Борис Земцов - Зона путинской эпохи
Ну, а реакция „спецконтингента“ на увиденную в зоне женщину вполне предсказуема. Вслед всякой представительнице слабого пола выворачиваются шеи, разворачиваются головы, ну и… раскрываются рты нашего брата арестанта. Какая „поэзия“ звучит в этот момент, представить несложно. Как несложно представить выражение глаз, которым сопровождается всякая, попадающая в поле нашего зрения, женщина.
Работало бы в администрации колонии больше женщин, чаще бы видели их арестанты, было бы все совсем по-другому. Не было бы дикого гогота, не звучали животные остроты, не выворачивались арестантские шеи. Почему так мало работает в зоне женщин, вопрос скорее риторический. За этим и тендерное невежество всего нашего общества, и ведомственная тупость, и махровое местное жлобство.
А слыша тяжелые шутки вслед каждой проходящей мимо „локалки“ женщине, всякий раз вспоминаю двадцатилетней давности посещение колонии в американском городе Сиэтле. Удивительное дело, мужчины и женщины содержались там, по сути, вместе, пусть в разных корпусах, в разных зданиях, но раз в неделю они имели возможность общаться, видеться, встречаться в церкви, в воскресной школе при церкви. Да и в штате „буржуйской зоны“ женщины составляли едва ли не половину. Попытался как-то поделиться подобными воспоминаниями со своими товарищами по несчастью. Кто-то одобрительно кивнул: „Правильно америкосы организовали“, кто-то недоверчиво тянул извечное арестантское: „го-о-онишь“, но большинство мрачно молчало. Похоже, им было просто невозможно представить подобное.
* * *На стене одного из бараков нашей зоны висит плакат „На свободу – с чистой совестью“. Лозунг известный. Почти клише. Своего рода бренд всей российской тюремно-лагерной системы. Всеми узнаваемая примета отечественного ГУЛАГа. Плакат расположен так, что его прекрасно видно из столовой. Хлебаешь баланду и… глаза непременно упираются в эту истину. „На свободу – с чистой совестью!“. Задуматься – идиотизм! Полный! Абсолютный! Стопроцентный! Если есть у человека совесть – так она и есть, независимо от того, где он находится. Если совести нет (отсутствует с рождения, атрофировалась, уничтожена пагубным влиянием общества и т. д.) – это объективная реальность. А уж, чтобы зона способствовала очищению этой самой совести (категории, о которой даже большинство представителей администрации имеет самое приблизительное, самое условное представление), такое даже смоделировать невозможно. Кстати, в арестантском лексиконе слово „совесть“ почти отсутствует, но есть универсальные термины – „порядочно“, „непорядочно“. С их помощью можно вполне точно классифицировать весь спектр человеческих поступков. Между тем, лозунг „на свободу – с чистой совестью“, рожденный, сдается мне, в каком-то „лохматом“ гулаговском году, благополучно перекочевал в реалии двадцать первого века, в эпоху инноваций и нанотехнологий и… прекрасно себя здесь чувствует. При всей своей абсурдности и нелепости. То ли люди, старательно удерживающие его на щите, толком не понимают его смысла, то ли смысл этот, особенный и глубоко спрятанный за внешней глупостью, им очень важен и выгоден.
* * *История писем руководству колонии с просьбой разобраться с начислением моей заработной платы получила некоторое развитие. Как и предсказывали давно здесь сидящие, никто ни в чем разбираться не стал.
Снова вызывали в высокие кабинеты, объясняли корректно, но уже с нескрываемым раздражением, что деньги мне начислялись все прошедшие месяцы исключительно правильно. Похоже, здесь действует доведенная до совершенства система манипуляций с выходом/невыходом, общим объемом и количеством отработанных дней и т. д. Про разгружаемые практически каждый день громадные фуры с сырьем, и соответственно также регулярно загружаемые готовой продукцией, никто не вспоминает, хотя наряды на эти работы регулярно оформляются (не знаю только, на какие фамилии), деньги начисляются. Куда уходят эти деньги, догадаться нетрудно.
Система начисления зарплаты арестантам, быть более точным, система нашей глобальной обдираловки, позволяющая кормиться немалой части администрации, дающая возможность прикармливать армию проверяющих несокрушима, незыблема, непоколебима.
И эта система жестко стоит на своем и мертвой хваткой держит свои, точнее наши, украденные у нас деньги.
Написал еще одну бумагу на „хозяина“, повторил тезис о том, что начисляемая мне „так называемая заработная плата“ не имеет ничего общего ни с реальными выполняемыми объемами работ, ни с элементарным здравым смыслом. Повторил еще раз просьбу – переводить начисляемые мне подобным образом деньги на счет главного российского тюремного ведомства для дальнейшего распределения между наиболее нуждающимися сотрудниками. Уже через два дня был вызван „отрядником“. Не скрывая злорадства, он тыкнул пальцем в последние строчки моего письма: „Вот здесь про перевод, а реквизиты не указаны, так не положено…“. „Неужели в бухгалтерии нет номера бухгалтерского счета главной конторы вашего ведомства?“ „Нет, нет“, – обрадованно затряс маленькой головой капитан Василиса.
Эти самые треклятые реквизиты через знакомых, через родственников, через друзей я все равно добуду, узнаю, получу Вот только дойдет ли мое послание с подобной „нетрадиционной“ просьбой до адресата? Если „тормозят“ столь настойчиво на самом начальном этапе, значит, на последующих, тем более заключительных, финишных этапах этой самой настойчивости прибавится – шансов, что мое письмо вообще выйдет за пределы лагеря – немного. Впрочем, все равно эти шансы есть, и надо сделать все, чтобы их использовать.
* * *Всегда знал, что на зонах, в тюрьмах, во всех звеньях карательно-исправительной системы (сознательно не употребляю термин пенитенциарной – боюсь ошибиться, уж больно мудреное слово) процветает наушничество, доносительство, стукачество. Более того, всегда знал, что на этом гадком явлении эта самая карательно-исправительная система стоит, покоится, держится ровно столько времени, сколько эта система вообще существует – и все равно, как показала реальность, истинных масштабов этого самого явления я и не представлял, просто представить не мог.
Удивительно и омерзительно! А еще очень подозрительно, с учетом всех витающих здесь высоких разглагольствований о „порядочности и непорядочности“, отмечать, что информация практически о любом нарушении режима (употребление спиртного, изготовление браги, приобретение и пользование мобильным телефоном и т. д.) почти всегда очень скоро становится достоянием представителей администрации. Отсюда и постоянные курьезы. Только „затянул“ арестант новый мобильник, только-только оборудовал для него, как ему казалось, оригинальный „курок“ – заходят контролеры и прямым ходом к этому самому „курку“, о котором знали очень немногие, самые избранные. Решили две-три отчаянные головы выпить, приготовили со всеми треволнениями и затратами брагу, только собрались „употребить“ (после отбоя, когда и лишних глаз, кажется, нет) – сам дежурный по зоне тут как тут.
