Родерик Грэм - Мария Стюарт
Прибытие Марии не было торжественным. Хотя она и запретила хлестать гребцов плетью, две ее галеры прибыли неожиданно рано, объявившись в заливе Фиртоф-Форт в ночь на понедельник 18 августа 1561 года под проливным дождем и в густой туман. Когда поэт Брантом увидел, что моряки зажигают лампы и фонари, он сказал, что их усилия не понадобятся: «Один лишь взгляд нашей королевы осветит целое море». Однако команда ему не поверила и до рассвета встала на якорь в заливе.
На следующее утро Брантом с дека не мог разглядеть гротмачту, «знак того, что мы оказались в неизвестной стране», но высадка продолжалась. Нокс, утверждавший, что «один человек не видел другого в двух шагах», счел, что погода являет собой дурной знак: «Что именно принесла она стране, кроме горя, печали и тьмы нечестивости?»
Поскольку путешествие закончилось раньше, чем предполагалось, а шотландские лорды не выставили дозор, королевскую свиту никто не встречал, и Мария в своем белом трауре и ее четыре подруги в более традиционных черных или серых одеяниях ступили на берег одни, в дождь и туман. На галере выстрелила пушка, чтобы дать знать горожанам, а в Эдинбург за помощью был отправлен гонец — ведь лошади по-прежнему оставались в Тайнмуте. Тем временем королевская свита добралась до самого роскошного дома, какой смогла разглядеть в тумане. Он принадлежал изумленному купцу Эндрю Лэму, который умудрился соорудить импровизированный обед для неожиданно прибывшей королевы и ее слуг. Два часа спустя с извинениями прибыл задыхающийся от спешки Шательро, а вскоре вслед за ним появилась и торжественная процессия встречающих: лорд Джеймс, граф Аргайл и лорд Эрскин из Дана с лошадьми и витиеватыми любезностями. Отправили гонцов, чтобы быстро подготовить Холируд, еще не вполне отремонтированный к прибытию Марии; она же вместе со своей промокшей до нитки свитой проследовала в город, хотя торжественной эту процессию назвать было трудно. Неудивительно, что Мария, увидев, какой жалкий прием ей оказали, расплакалась, а Брантом сообщает нам: она сочла, что сменила рай на ад, — хотя, вероятно, он говорил о себе.
Едва процессия тронулась, как перед ней предстала толпа просителей. За месяц до того в Эдинбурге состоялся карнавал, и некий портной Джон Гиллон исполнял роль Робина Гуда. В этот праздник по традиции «Робину Гуду» один день было позволено воровать в лавках — хотя большая часть товаров была возвращена. Пьянство и беспорядочный разгул сыграли свою роль, и праздник вышел из-под контроля. Гиллона арестовали и приговорили к смерти, причем предполагалось, что этот приговор по традиции будет заменен поркой, однако Нокс отменил помилование. В день прибытия Марии толпа ворвалась в Толбут — городскую тюрьму Эдинбурга — и спасла Гиллона. Теперь он вместе со всеми стоял на коленях перед Марией и умолял спасти его. Королева понятия не имела, в чем дело, в чем обвиняли приговоренного, однако ей посоветовали — возможно, то был лорд Джеймс — даровать прощение. Толпа вернулась в Эдинбург, восхваляя свою прекрасную и милостивую королеву. С политической точки зрения это было прекрасное начало царствования — и то было не просто удачное совпадение. К моменту прибытия Марии в Холируд на улицах города устроили фейерверк, приветствуя милостивую королеву, которая, как сообщили народу, сделала всем шотландцам комплимент: высадилась на берег без охраны. Мария находилась в королевстве всего несколько часов, но ею уже манипулировала ее знать, хотя сама она ни о чем не подозревала. Все это, не говоря уже о жалкой встрече и об отвратительной погоде, было совершенно неожиданно и совершенно не похоже на то, с чем она сталкивалась раньше. Ни один из рассказов о политических и религиозных переменах в Шотландии не подготовил ее к этому. Теперь ей предстояло учиться как можно быстрее.
Справедливости ради следует сказать, что любые воспоминания детства для Марии были теперь бесполезны, потому что за время ее отсутствия страна претерпела одно из самых больших изменений за всю ее историю. Королева-регентша Мария де Гиз игнорировала призывы лорда Джеймса Стюарта и лорда Эрскина из Дана[37] проявить терпимость к протестантам: ведь католичка Мария Тюдор правила Англией без нее. Отсутствовавшая Мария Стюарт стала королевой Франции, и ее мать была твердо намерена сдержать или даже остановить реформационное движение. Изгнанный Нокс ненадолго вернулся зимой 1555/56 года и отобедал с лордом Эрскином из Дана и Мэйтлендом из Летингтона, но к его присутствию относились терпимо, только пока он был незаметен. Поскольку ему никогда не удавалось быть незаметным, он вернулся на континент, чтобы бомбардировать Шотландию вдохновенными посланиями лидера в изгнании. 3 декабря 1557 года графы Аргайл[38], Гленкайрн[39] и Мортон[40] вместе с лордом Лорном[41] и лордом Эрскином подписали договор конгрегации[42], открыто провозгласив себя протестантами и тем самым объявив себя альтернативным правительством, не признававшим королеву-регентшу. Теперь они были лордами конгрегации, и их вера привлекала все больше последователей из числа мелких лордов и городской элиты — если, конечно, это не мешало торговле.
В 1558 году Кристофер Гудмен, который вместе с Ноксом был пастором в Женеве, опубликовал памфлет «Как следует повиноваться высшим властям». В нем он писал, что народ обладает правом сместить правителя, если тот не соответствует идее доброго правления и справедливости. Это был революционный подход, и знать относилась к нему подозрительно, но Мария де Гиз настроила против себя большинство шотландцев и подтвердила необходимость реформы совершенно ненужным сожжением «древней развалины» — безобидного восьмидесятилетнего школьного учителя Уолтера Милна, которого арестовали за то, что он учил ребенка катехизису. К чести города Сент-Эндрюса, местные власти недвусмысленно отказались участвовать в казни, и клирикам пришлось вершить страшное дело самим. К несчастью, они плохо справились с задачей, без нужды затянув агонию старика.
17 ноября 1558 года умерла Мария Тюдор и королевой Англии стала протестантка Елизавета. В начале мая следующего года в Шотландию вернулся Нокс. Исполненная решимости Мария де Гиз объявила лордов конгрегации вне закона. Те собрались в Перте, тогда именовавшемся Сент-Джонстоном, и Нокс произнес проповедь против идолопоклонства в церкви Святого Креста и Святого Иоанна Крестителя. Результатом стал мятеж, во время которого церковное убранство было уничтожено теми, кого Нокс именовал «подлым множеством», — за эти действия он на себя ответственности не брал — а огонь реформы превратился в пламя войны между лордами и королевой-регентшей. Обе стороны познали превратности судьбы и пострадали от отступничества, но после того, как Елизавета послала собратьям-протестантам военную помощь, в результате уже никто не сомневался. Смерть Марии де Гиз 11 июня 1560 года ознаменовала собой конец военных действий и сделала возможным Эдинбургский договор и созыв 8 августа парламента Реформации.
