Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте
Однако не думайте, будто я хочу принизить и умалить тот дар, которым Вы обладаете. Вовсе нет, и я не хотел бы обескуражить Вас и заставить от него отказаться. Я всего лишь призываю Вас как следует подумать о нем и использовать его так, чтобы он всегда служил Вам только во благо. Пишите стихи ради самих стихов, а не из духа соперничества и не из упований на славу. Чем меньше Вы о ней думаете, тем больше Вы ее заслуживаете и тем скорее обретете. Стихи, так написанные, полезны для сердца и души и, возможно, являются вернейшим средством, стоящим близко к религии, для успокоения и возвышения духа. Вкладывая в поэзию свои лучшие мысли и заветные чувства, Вы тем самым закаляете и усиливаете их.
Всего наилучшего, сударыня. Я пишу Вам таким образом не потому, что забыл о собственной юности, но именно потому, что помню ее. Прошу Вас, не сомневайтесь ни в моей искренности, ни в моем к Вам расположении. Даже если сейчас мои слова совсем не гармонируют с Вашими взглядами и настроениями, надеюсь, что с годами они покажутся Вам более разумными. Хотя я и оказался нелюбезным советчиком, позвольте мне закончить пожеланиями счастья сейчас и в будущем и подписаться —
Ваш искренний друг Роберт Саути.Я была рядом с мисс Бронте, когда она получила от мистера Катберта Саути письмо с просьбой включить это послание в готовившуюся им биографию отца. Тогда Шарлотта заметила: «Письмо мистера Саути было очень добрым и достойным восхищения. Может быть, несколько строгим, но оно определенно принесло мне пользу».
Именно поэтому я взяла на себя смелость привести выше отрывки из письма Р. Саути. В нем был во многом угадан характер Шарлотты, как следует из помещенного ниже ответа.
16 марта
Сэр,
я не смогу успокоиться до тех пор, пока не отвечу на Ваше письмо, хотя, обращаясь к Вам повторно, рискую показаться несколько назойливой. Однако я обязана поблагодарить Вас за добрый и мудрый совет, который Вы изволили мне дать. Я и не смела надеяться на подобный ответ – столь заботливый по тону и столь благородный по духу. Мне следовало бы сдержать чувства, чтобы Вы не решили, будто я восторженна и глуповата.
Прочитав в первый раз Ваш ответ, я почувствовала только стыд и пожалела о том, что причинила Вам беспокойство своим напыщенным посланием. Краска приливала к моему лицу при одном воспоминании о кипах бумаги, которые я покрывала словами, приносившими мне столько удовольствия, а теперь ставшими источником смущения. Однако затем, немного поразмыслив, я перечитала Ваше письмо снова и снова, и общая картина показалась мне яснее. Вы вовсе не запрещаете мне писать и не говорите, что написанное мною совсем лишено достоинств. Вы всего лишь предупреждаете о том, что не следует проявлять легкомыслие и пренебрегать своими прямыми обязанностями ради воображаемых радостей, предостерегаете против сочинительства из тщеславия, против эгоистического желания превзойти других. Но Вы поощряете меня писать стихи ради них самих, при условии, что я не оставлю несделанным ничего из того, что должна сделать ради этой всепоглощающей страсти, приносящей столь тонкое наслаждение. Боюсь, сэр, Вы считаете меня дурочкой. Я понимаю, что мое первое письмо было полной бессмыслицей от начала до конца, но все же я не то бесполезное мечтательное существо, как может показаться по его прочтении. Мой отец – священник, обладающий небольшим, но надежным доходом, а я – старшая из его детей. Он потратил на мое образование столько, сколько мог, чтобы не быть несправедливым по отношению к остальным. И я решила, что по окончании школы долг призывает меня поступить в гувернантки. В этом качестве у меня хватает забот, которые заняли бы в течение всего дня мои мысли, равно как и руки, и я не имею ни секунды для мечтаний и игр воображения. По вечерам, признаюсь, я размышляю, однако никогда не беспокою никого из окружающих своими размышлениями. Я стараюсь не выглядеть озабоченной или эксцентричной, что могло бы заставить окружающих людей заподозрить подлинную природу моих скрытых стремлений. Следуя наставлению отца, который с самого детства учил меня в том же мудром и дружелюбном тоне, в каком написано Ваше письмо, я старалась не только тщательно соблюдать все обязанности, предписанные женщине, но и относиться к ним с глубокой заинтересованностью. Это мне не всегда удавалось, ибо временами, когда я шью или занимаюсь с ученицей, я чувствую, что куда охотнее почитала или написала бы что-то. Однако я сдерживаю себя, и одобрение моего отца оказывается вполне достаточной наградой за эти ограничения. Я полагаю, что никогда больше не буду питать надежд увидеть свое имя в печати; если такое желание возникнет, я загляну в письмо Саути и сумею подавить его. Для меня большая честь уже то, что я получила ответ на свое послание. Ваше письмо для меня священно; никто, кроме отца, брата и сестер, никогда не увидит его. Позвольте снова Вас поблагодарить. Такой случай, я думаю, уже больше не повторится. Если я доживу до преклонного возраста, то и через тридцать лет буду помнить его, как светлый сон. Подпись, которую Вы заподозрили в поддельности, – мое настоящее имя. И следовательно, я снова должна подписаться
Ш. Бронте.P. S. Прошу Вас, сэр, простить меня за то, что пишу Вам повторно: я не могла сдержаться и не выразить Вам благодарность за доброту, а также дать Вам знать, что Ваш совет не пропал втуне, как бы мне грустно и неохотно поначалу ни казалось ему последовать.
Ш. Б.Не могу отказать себе в приятной необходимости привести и ответ Саути.
Кесвик, 22 марта 1837 года
Сударыня,
Ваше письмо доставило мне большое удовольствие, и я бы не простил себе, если бы не написал Вам об этом. Вы встретили мое предупреждение с той же рассудительностью и доброжелательностью, с какой оно было высказано. Прошу Вас: если Вам доведется побывать на озерах, где я теперь проживаю, позвольте мне повидать Вас. После личной встречи Вы начнете думать обо мне с бо́льшим расположением, поскольку поймете, что в том состоянии духа, к которому привели меня годы и наблюдение жизни, нет ничего ни сурового, ни мрачного.
И да благословит Вас Господь, сударыня!
Прощайте, и позвольте остаться Вашим искренним другом —
Роберт Саути.Об этом втором письме Шарлотта также упомянула в нашем разговоре, сказав, что оно содержало приглашение навестить поэта, если она когда-либо посетит озера. «Однако денег не хватало, – вздохнула она, – и не было никакой надежды, что мне удастся скопить необходимую сумму, чтобы доставить себе такую радость, так что я бросила даже и думать об этом».
