Ханс Беккер - На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950
Бывший портной из Нижней Баварии Отто обладал совсем не таким характером. Скромный, как девица, невинный, как ангел, он становился пунцовым от смущения, когда начинались споры вокруг «темы номер 1», то есть о женщинах. А поскольку разговоры на эту тему были довольно частыми, Отто краснел постоянно, за что его немилосердно поддразнивали.
Альбрехт обладал разнообразными талантами. Дома у него осталась процветающая плотницкая мастерская, и при наличии инструментов он мог творить в этой области настоящие чудеса. В нашей бригаде он исполнял обязанности ремонтника. Он умудрялся поддерживать в рабочем состоянии нашу обувь, которая была настолько изношена, что должна была годиться только на свалку. Будучи настоящим мастером, Альбрехт не мог удовлетвориться только однообразным монотонным трудом. Он предпочитал решать сложные задачи и находил для них самые изящные решения. Но любовью его жизни была музыка, и нам казалось, он мог бы сыграть на любом инструменте, который попадет в его руки.
Вилли, напротив, был готов заниматься чем угодно. Он был надежным, как камень, импровизатором. Нам нужны полки? Сковородки и кастрюли? Несколько стульев для дома? Вилли было достаточно только подумать, и вскоре все было готово. Человек, который сочетал бы в себе энергию и умение приспосабливаться Вилли, мастерство Альбрехта и искусство попрошайничать Эрнста, был бы способен завоевать мир! Увидев, как строят одну из огромных русских печей, ту самую, на широкой верхушке которой можно было с комфортом спать, Вилли загорелся идеей построить такую же. Он строил свою печь для женщины, работавшей в колхозе. Готовое изделие, по крайней мере, с виду ничем не уступало тому, что было построено русским мастером. И все же, хорошо зная Вилли, я не стал бы платить за его детище те же деньги.
Одного из наших бригадиров звали Хейнрих. Он был родом из Бад-Тёльца (к югу от Мюнхена), где, как он утверждал, пользовался репутацией завзятого сердцееда. Стремление к сексу превратилось у него в хобби, которое отнимало все время и не оставляло рабочих часов для чего-то другого. Если нам вдруг требовалось срочно его разыскать, мы неизменно находили его в женской компании.
К нашему удивлению, в том колхозе было довольно много симпатичных девушек. Они прибыли туда как «осужденные», термин, который в России пользуется для определения лиц, совершивших многочисленные проступки, очень часто вполне безобидные. В июне 1945 года для таких людей была объявлена амнистия, но некоторые решили добровольно остаться в колхозе, а не возвращаться домой. Будучи сами бывшими заключенными, эти люди были нам чем-то близки, и многие, в особенности Хейнрих, всегда были готовы этим воспользоваться.
Герман и Фриц из Швабии по праву пользовались репутацией настоящих обжор. Они могли поглощать огромные количества даже самой непритязательной пищи. Например, когда не было картошки, мы готовили еду из травы и крапивы. Эти двое могли сесть у восьмилитрового ведра и дважды в день с аппетитом есть оттуда эту зеленую субстанцию. Когда картошка снова вернулась в меню, они вновь стали поглощать и ее в таких же количествах. К осени в колхоз доставили несколько реквизированных в Германии лошадей, но они прожили в изгнании еще меньше нас, людей. Им не подходил корм, а холодный русский ветер, продувающий конюшни насквозь, стал для них фатальным. Но по злому капризу судьбы именно мы, военнопленные, получили больше всех выгоды от смерти несчастных животных. Фриц и Герман наедались до такого состояния, что мы, остальные, начинали заключать пари, у кого из них первым лопнет брюхо. Самым смешным в этом состязании обжорства была разительная разница между его участниками: Герман становился все толще и толще, и вскоре он догнал по комплекции Вилли. Фриц же оставался тощим, как глист.
— Тебе нужно побольше есть, Фриц, — подбадривали мы его, — а то тебя совсем не станет видно.
— Я стараюсь, — отвечал он серьезно во время коротких пауз между пережевыванием пищи, — но Герман берет себе больше, и это нечестно.
— Мне нужно поддерживать свой организм, — резко возражал Герман.
— Не тратьте драгоценное время на разговоры, вы двое! — выкрикивал Эрнст. — Назад, к корыту!
Так в довольно приятном времяпрепровождении проходили месяцы. Нам нравилась наша жизнь, а директор часто заявлял нам, что доволен нашей работой. В ответ он, в свою очередь, старался держать слово и хорошо нас кормить. По местным меркам, наш колхоз был процветающим хозяйством, его прекрасно снабжали. Здесь было тринадцать лошадей, пятьдесят коров, восемьдесят овец и стадо свиней, за которыми присматривала пожилая женщина по имени Евгения. Всю свою жизнь она провела среди свиней. Она очень любила своих питомцев, что выражалось и в ее неряшливом внешнем виде, и в том, что она часто ела их корм в дополнение к обычному хлебу с кашей. Евгения часто сидела у свинарника и вела долгие разговоры со своими подопечными. Завидев приближающегося мужчину, эта женщина сердито кричала:
— Уходи! Знаю я вас, мужчин. Всем вам нужно одно и то же, но от меня вы этого не получите.
К счастью, более привлекательные колхозные дамы не были такими неприступными. После работы я много времени провел с Хейнрихом, которому удалось добиться своей цели: он стал самым популярным для женского населения мужчиной в колхозе. Помимо других, менее серьезных вещей, мне удалось значительно продвинуться в знании русского языка. Это знание очень мне пригодилось в дальнейшем.
Когда наступила зима, директор вызвал меня к себе.
— У меня для вас особое задание, — заявил он. — Вы знаете, что лес вокруг принадлежит колхозу. Но окрестным жителям нечем топить печи, и они рубят наш лес. Все это незаконно. И вы будете выполнять работу лесника и не позволите им делать это. У каждого пойманного следует отбирать топор, а самого виновного приводите ко мне для наказания. Я выбрал для этой работы вас, потому что вы показались мне человеком, заслуживающим доверия. Вместе мы должны спасти лес, иначе, проснувшись однажды утром, мы вдруг обнаружим, что вокруг совсем не осталось деревьев. А что это за лес без деревьев?
На первых порах я систематически выходил патрулировать лес и препроводил несколько пойманных правонарушителей в кабинет к директору, не обращая внимания на их протесты. Тот обращался к ним с яростной речью о порче государственного имущества, антиобщественном поведении и необходимости соблюдать законы. Но он и сам нарушал закон, не сообщая обо всех этих нарушениях наверх, как должен был поступать. После потока ужасающих угроз директор отпускал нарушителей по домам, удовлетворившись конфискаций орудий преступлений в виде топоров. Это само по себе было тяжелым наказанием. Кроме того, такое наказание приносило пользу колхозу, где постоянно ощущался недостаток инструментов.
