Наталья Горбачева - Оптинские старцы
С самого младенчества жизнь Николая Беляева, будущего старца Никона, была знаменательной, и людям духовным становилось ясно, что он посвятит себя служению Богу и ближним. За полгода до рождения младенца квартиру московских купцов Беляевых посетил праведный Иоанн Кронштадтский. Отслужив молебен, он благословил молодую мать, имевшую уже троих детей, подарил свою фотографию с собственноручной подписью. В пять лет ребенок заболел горловой болезнью и состояние его казалось безнадежным: мальчик был без сознания, его тельце посинело и похолодело. Мать не уставала растирать его и молить Николая Угодника о помощи. Отец уговаривал ее не мучить «покойника». Но она продолжала свою горячую молитву, и чудо произошло: когда человеческие усилия казались безнадежны, мальчик вдруг вздохнул.
И потом в жизни Николая Беляева было много случаев, когда явный Промысел Божий проявлял над своим избранником святую волю.
Закончив гимназию, Николай поступил на физико-математический факультет университета, но не столько учеба была предметом его желаний, сколько все возраставшая жажда духовного совершенства. В это время Николай сблизился со своим братом Иваном, с которым имел и чувства, и мысли, и желания общие. И вот по утрам вместо университета стали братья ходить в храм Божий, о чем долгое время не подозревала даже их горячо любимая мать. Читали братья лишь Евангелие и произведения святителя Феофана Затворника. Скоро возникло желание оставить мирскую жизнь и уйти в монастырь.
Иван в старых дедушкиных книгах нашел справочник «Вся Россия», в котором были указаны все русские монастыри, числом более тысячи. Он порезал листы на полоски и, перемешав их, предложил Николаю избрать жребий: «Какой монастырь вытянешь, туда и пойдем». Помолившись, положились на волю Божию. На вытянутой полоске значилось: «Козельская Введенская Оптина пустынь». Мать была изумлена, когда оба сына объявили ей о своем решении поступить в монастырь. Со слезами на глазах она благословила детей на путь, который в те годы — после первой русской революции — был наименее уважаем в среде интеллигенции. Вначале братья жили в странноприимном монастырском доме, говорили со скитоначальником о. Варсонофием, паломничали по его благословению в Ростов Великий и наконец в декабре 1907 года были приняты в скит и назначены на общие послушания.
В течение первого года своего пребывания в скиту послушник Николай был назначен помощником библиотекаря и письмоводителем старца Варсонофия. Все свободное от служб и клиросного пения время Николай проводил у преподобного Варсонофия, помогая ему вести деловую и личную переписку. В свою келью он приходил лишь на краткие часы ночного отдыха.
Их близкие отношения с преподобным являли собой истинный образец древних примеров старчества и ученичества. У Николая была полная возможность открывать свои помыслы немедленно, получать на все свои недоумения скорейшие ответы старца, а потому следовать по пути полного послушания.
Как в древности новые старцы вырастали из истинных учеников за короткое время, так случилось и с послушником Николаем — именно потому, что он изначально обрел благорасположенного к нему о. Варсонофия и имел с ним теснейшее общение.
«Замечайте события вашей жизни. Во всем есть глубокий смысл. Сейчас вам непонятны они, а впоследствии многое откроется», — любил повторять о. Варсонофий. Послушник Николай вел дневник, записи которого свидетельствуют о той любви и понимании, доверии и откровенности, которые способствовали основанию крепкого духовного союза, имевшего своим плодом научение, при помощи благодати Божией, истинному старчеству.
«16 января 1909 года. 13-го числа я занимался с батюшкой вечером до 12 часов ночи, а 14-го до 10 часов, а с 10 до 12 часов мы беседовали. Много было сказано, не упомню всего. Но что-то святое, великое, высокое, небесное, божественное мелькнуло в моем уме, сознании во время беседы…
30 января 1909 года. Батюшка во время разговора в первый раз назвал меня своим сотаинником. Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси Господи батюшку. Я все более и более начинаю видеть, что батюшка — великий старец.
К сожалению моему, он все чаще и чаще говорит о своей смерти, что дни его «изочтены суть». «Я совершенно один, — говорил как-то батюшка, — а силы слабеют. Мы — я и батюшка Амвросий — все вместе делали, друг друга в скорбях утешали. Приду, да и скажу: «Батюшка, о. Амвросий, тяжело что-то». — «Ну что там тяжело? Теперь все ничего. А вот придут дни…» Да, а теперь-то они и пришли. Монахов много, много хороших, а утешать некому. Теперь я понял, что значит: «Придут дни…»
14 февраля 1910 года. Сейчас пришел от батюшки. Открывал свои помыслы. Сначала сказал свои оплошности, бывшие за день, потом сказал, что иногда приходит помысл, особенно за службой, на правиле, что монашеская жизнь безотрадна: идет день за днем, и главное — ожидать впереди нечего, все те же службы, все та же трапеза и пр. «Это один из самых ядовитых помыслов, — сказал батюшка. — Монах все время должен быть как бы в муках рождения, пока не придет в пору возраста Христова. А пока еще жив наш ветхий человек, он и дает себя знать всякими страстями, тоской, унынием… и что теперь для такого человека отяготительно, то впоследствии для него будет великим утешением, например, хождение к службам и утрене… Вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал, так и уходили из обители».
30 марта 1910 года. Почти целый день писал, но все же урвал время сходить к батюшке. Под конец он сказал мне так: «Смиряйтесь, смиряйтесь. Вся наука, вся мудрость жизни заключается в этих словах: «Смирихся и спасе мя Господь». Смиряйтесь и терпите все. Научитесь смирению и терпению, а в душе мир имейте. Поверьте, у кого в душе мир, тому и на каторге рай».
Многое говорил о. Варсонофий и о приближении дней лютых, до которых он сам не доживет, но ученик его, Николай, доживет.
Скорбью в его сердце отозвалась почетная ссылка старца Варсонофия в 1912 году в Старо-Голутвин монастырь настоятелем. Но это было еще только на чалом скорбей, преддверием того крестного пути, по которому, как предсказывал о. Варсонофий, предстояло пройти будущему старцу.
Через 10 дней после Октябрьского переворота 1917 года манатейный монах Никон (Беляев) был посвящен во священника. Он по-прежнему работал письмоводителем в канцелярии, но уже не монастыря, а сельхозартели «Оптина пустынь», под видом которой еще пыталась держаться обитель. Все невзгоды советской власти о. Никон переносил с великим терпением, зная, что посылаются они для испытания веры и укрепления на крестном пути. Монахов в Оптиной оставалось всего человек пятнадцать, и, чтобы поддержать «артель», приходилось работать так много, что на богослужения часто просто не хватало времени. Каждый день ожидали изгнания, ареста, тюрьмы, ссылки, смерти.
