М. Рузе - Роберт Оппенгеймер и атомная бомба
Мы, ученые, – если я смею считать себя одним из них – обладаем неким чувством солидарности, которому я придаю значение примера для всего общества, ибо это чувство частично порождено аналогией нашей работы, частично же тем фактом, что мы можем признать наши разногласия и общую точку зрения в соответствии с присущей нам традицией; в ходе опытов и открытий, работая по существу бок о бок, мы находим своего рода новую гармонию.
Все мы в годы учебы, а большинство в течение всей жизни, испытывали потребность все глубже проникать в знания по своей профессии. Эта потребность делает нас более восприимчивыми к пониманию друг друга и дает нам более точное представление о границах, за которыми тёряется возможность взаимопонимания. Это – нелегкая задача, поскольку она означает совершенно новое направление в мировоззрении и в методике образования. Что касается меня, то мне это кажется необходимым для единства и стройности нашей культуры и для будущего любой свободной цивилизации.
«Древо познания» – заглавие, которое я выбрал для этой работы, свидетельствует о том, что речь будет идти о познании. Одновременно оно напоминает библейский текст, ибо я не чувствую себя вправе приступать к рассмотрению этого вопроса, даже если считать его важнейшим для будущего культуры, не вспомнив, хотя бы мимоходом, ненормальное и ужасное положение с новым оружием, с появлением которого на свет так тесно связана моя жизнь.
Прежде всего позволю себе сказать, что я глубоко уважаю всех оптимистов, считающих будто положение могло быть значительно хуже того, которое мы сейчас наблюдаем. Действительно, оно было бы значительно хуже, если бы вся Европа находилась в руках коммунистов или если бы третья мировая война уничтожила нашу цивилизацию и наши жизни. Однако теперешнее положение нельзя считать слишком благоприятным. Достаточно вспомнить об «очаровательных» заявлениях, сделанных в специальном комитете Конгресс США, о том, что в случае развязывания военных действий погибнут триста миллионов человек. Мне не кажется, что в данном случае дается ошибочная оценка, тем более, что опасности, которые угрожают нашей цивилизации, обычно не преувеличиваются.
Вместе с тем я уверен, что некоторые люди, отлично понимающие обстановку, по-моему, выжидают, пока технический прогресс сделает положение еще более опасным и, может быть, еще менее подконтрольным. А между тем необходимо создание организации, контролирующей новые виды оружия. Именно это явилось бы первым доказательством, что отношение государств и правительств к этому вопросу изменилось, а это изменение необходимо для нас, если мы хотим выжить.
Как бы там ни было, беспокойство народов должно стать достаточно глубоким, чтобы идея разоружения овладела массами, а правительства, на которых лежит колоссальная ответственность за поддержание мощи и влияния своих государств, к сожалению, занимаются этим вопросом весьма поверхностно.
Мне тяжело оставлять впечатление человека, который не верит в разоружение. Вы лучше меня знаете неописуемые трудности переговоров по этому вопросу, равно как и то, насколько утопичными выглядят разговоры об искреннем, практичном и действенном разоружении, которое могло бы предохранить мир от ужасов новой войны. Моя точка зрения несколько отличается от общепринятой: я не считаю идею разоружения слишком утопичной, наоборот, она мне кажется недостаточно утопичной.
Я хотел бы привести два довода, вытекающие из самого процесса поступательного шествия науки, которые, как мне кажется, противоречат стабильности и ценности любого разоружения. Они носят общий характер, и мы имели их ввиду, когда в 1946 году группа лиц сначала в США, а потом в Европе изучала все вопросы возможного контроля атомной энергии. Первый из этих доводов состоит в непредусматриваемой гигантской быстроте, с которой накапливаются научные открытия, так что невозможно предусмотреть систему контроля разоружения, которая окажется действенной через десять, двадцать или тридцать лет, если только не запретить всю исследовательскую работу и все открытия, но подобный запрет нельзя будет контролировать, даже при желании. Второй довод таков: накопление знаний имеет практически необратимый характер (если только не будет всемирной катастрофы). Так что, ежели все-таки наступит день, когда нации возьмут друг друга за горло, они фактически будут в состоянии восстановить снова все то, чему научились ранее. Это означает (означало для нас в те времена и означает для меня теперь), что, помимо разоружения, следует продумать возможность действительного сотрудничества между народами всего мира, не считаясь с национальными и иными различиями. Это означает, что весь мир должен стать открытым. Практически это равносильно объявлению незаконным любого секрета. Значит, некоторые основные атрибуты власти, которые по привычке или по традиции находятся еще в руках национальных правительств, а следовательно, и известная доля ответственности должны быть переложены в более «естественные» и менее национальные руки. Это не может быть сделано исключительно только путем создания международных институтов.
Но еще больше этот опыт означает в моих глазах развитие чего-то, что иллюстрирует, в частности, и наше собрание, чего-то, что уже царствует во всех естественных науках и в большинстве исследований, начиная захватывать и наших коллег за железным занавесом. Это «что-то» – братские общества людей, занятых специальными исследованиями и связанных единством знаний, представителей того истинного сообщества, которое дополняет местные или географические объединения государств или гражданских традиций. Это сообщество науки и знаний. Оно – залог прекрасного будущего для всего человечества, фундамент международных организаций, которые возникнут в будущем. Именно в них, на мой взгляд, заключается надежда на то, что мы переживем наш странный период истории человечества.
Газета «Монд» от 31 мая 1958 года.
Смятение духа
Полагаете ли Вы, что моральная растерянность и смятение духа являются новыми чувствами для мира ученых и чему в условиях современного развития науки Вы приписываете их появление?
– Действительно, эти чувства новы, но они присущи не только ученым-атомникам. Вызваны же они главным образом великим прогрессом науки за последние годы.
Этот прогресс сопровождается такой специализацией, что отныне любой человек может овладеть всего лишь незначительной долей человеческих знаний. Это вызывает ощущение невежества и одиночества и, очевидно, ощущение тем сильнее, чем больше знает человек. Современные ученые тоскуют по единому ключу, по той единой оси любых форм знаний, в которую верили их предки и которую они никогда уже не встретят в будущем.
