Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 34. Июль-октябрь 1917
Суханов мог бы сослаться, во-первых, на свое общее впечатление, на «очевидность» силы Советов, на явку Керенского в Совет, на любезные слова того или иного министра и т. п. Это было бы, конечно, совсем уже плохим доказательством, вернее признанием полного отсутствия доказательств, полного отсутствия объективных фактов.
Суханов мог бы сослаться, во-вторых, на тот объективный факт, что гигантское большинство резолюций рабочих, солдат и крестьян высказывается решительно за Советы и за поддержку их. Эти резолюции, дескать, доказывают волю большинства народа.
Такое рассуждение столь же обычно в обывательской среде, как и первое. Но оно совершенно несостоятельно.
Во всех революциях воля большинства рабочих и крестьян, т. е., несомненно, воля большинства населения, была за демократию. И тем не менее громадное большинство революций кончилось поражением демократии.
Учитывая этот опыт большинства революций и в особенности революции 1848 года (наиболее похожей на нашу теперешнюю), Маркс беспощадно высмеивал мелкобуржуазных демократов, которые хотели побеждать резолюциями и ссылкой на волю большинства народа.
Наш собственный опыт еще нагляднее подтверждает это. Весной 1906 года, несомненно, большинство резолюций рабочих и крестьян было за первую Думу. Большинство народа, несомненно, стояло за нее. И тем не менее царю удался разгон ее, потому что подъем революционных классов (рабочие стачки и крестьянские волнения весной 1906 года) оказался слишком слаб для новой революции.
Вдумайтесь в опыт теперешней революции. И в марте-апреле и в июле-августе 1917 года большинство резолюций было за Советы, большинство народа было за Советы. А между тем все и каждый видят, знают, чувствуют, что в марте-апреле революция шла вперед, а в июле-августе она идет назад. Значит ссылка на большинство народа ничего еще в конкретных вопросах революции не решает.
Одна эта ссылка, как доказательство, есть именно образец мелкобуржуазной иллюзии, нежелание признать, что в революции надо победить враждебные классы, надо свергнуть защищающую их государственную власть, а для этого недостаточно «воли большинства народа», а необходима сила революционных классов, желающих и способных сражаться, притом сила, которая бы в решающий момент и в решающем месте раздавила враждебную силу.
Сколько раз бывало в революциях, что маленькая, но хорошо организованная, вооруженная и централизованная сила командующих классов, помещиков и буржуазии, подавляла по частям силу «большинства народа», плохо организованного, плохо вооруженного, раздробленного.
Подменять конкретные вопросы классовой борьбы в момент особого обострения ее революцией «общими» ссылками на «волю народа» было бы достойно только самого тупого мелкого буржуа.
В-третьих, Суханов в приведенном рассуждении приводит один «аргумент», тоже довольно обычный в обывательской среде. Он ссылается на то, что «все влияние революционной демократии уступлено ею по собственному желанию». Отсюда как бы выводится, что уступленное «по собственному желанию» легко и вернуть назад…
Рассуждение никуда не годное. Прежде всего, возврат добровольно уступленного предполагает «добровольное согласие» того, кто уступку получил. Отсюда следует, что такое добровольное согласие имеется налицо. Кто получил «уступку»? Кто воспользовался «влиянием», уступленным «революционной демократией»?
Крайне характерно, что этот основной для всякого, не лишенного головы, политика вопрос совсем обойден Сухановым… Ведь в этом же гвоздь, в этом суть дела: в чьих руках на деле то, что «добровольно уступила» «революционная» (простите за выражение) «демократия».
Именно эту суть дела Суханов и обходит, как обходят ее все меньшевики и эсеры, все мелкобуржуазные демократы вообще.
Далее. Может быть, в детской «добровольная уступка» указывает легкость возврата: если Катя добровольно уступила Маше мячик, то возможно, что «вернуть» его «вполне легко». Но на политику, на классовую борьбу переносить эти понятия кроме российского интеллигента не многие решатся.
В политике добровольная уступка «влияния» доказывает такое бессилие уступающего, такую дряблость, такую бесхарактерность, такую тряпичность, что «выводить» отсюда, вообще говоря, можно лишь одно: кто добровольно уступит влияние, тот «достоин», чтобы у него отняли не только влияние, но и право на существование. Или, другими словами, факт добровольной уступки влияния, сам по себе, «доказывает» лишь неизбежность того, что получивший это добровольно уступленное влияние отнимет у уступившего даже его права.
Если «революционная демократия» добровольно уступила влияние, значит, это была не революционная, а мещански-подлая, трусливая, не избавившаяся от холопства демократия, которую (именно после этой уступки) смогут разгонять ее враги или просто свести ее на нет, предоставить ей умереть так же «по собственному желанию», как «по собственному желанию» она уступила влияние.
Рассматривать действия политических партий, как каприз, значит отказаться от всякого изучения политики. А такое действие, как «добровольная уступка влияния» двумя громадными партиями, имеющими, по всем сведениям, сообщениям и объективным данным выборов, большинство в народе, такое действие надо объяснить. Оно не может быть случайно. Оно не может не стоять в связи с определенным экономическим положением какого-либо большого класса народа. Оно не может не стоять в связи с историей развития этих партий.
Рассуждение Суханова потому и является замечательно типичным для тысяч и тысяч однородных обывательских рассуждений, что оно базируется, в сущности, на понятии доброй воли («собственное желание»), игнорируя историю рассматриваемых партий. Суханов просто-напросто вычеркнул из своего рассмотрения эту историю, забыл, что добровольные уступки влияния начались, собственно, с 28 февраля, когда Совет выразил доверие Керенскому и одобрил «соглашение» с Временным правительством. А 6-е мая было уступкой влияния прямо-таки в гигантских размерах. Взятое в целом, перед нами до очевидности ясное явление: партии эсеров и меньшевиков сразу встали на наклонную плоскость и покатились вниз все с большей и большей быстротой. Они скатились после 3–5 июля совсем в яму.
И теперь говорить: уступка сделана по собственному желанию, «вполне легко» можно повернуть большие политические партии направо кругом, «без труда» можно побудить их взять направление обратное их направлению за много лет (и за много месяцев революции), «вполне легко» выбраться из ямы и взобраться вверх по наклонной плоскости – разве это не предел легкомыслия?
