Андрей Турков - Александр Твардовский
В 1943 году Гроссман начал работать над романом о Сталинградской битве, свидетелем которой был в течение нескольких тяжких месяцев и о которой тогда же написал «Направление главного удара» и другие замечательные очерки, читавшиеся едва ли не всей страной.
«Я очень рад за тебя, что тебе пишется, — сказано в письме Твардовского в июне 1944 года, — и с большим интересом жду того, что у тебя напишется… Просто сказать, ни от кого так не жду, как от тебя, и ни на кого не ставлю так, как на тебя…»
Однако если и во время войны, по выражению поэта, «без затруднений дело проходит лишь у современных Кукольников, у которых все гладко, приятно», то после постановлений ЦК 1946–1948 годов и в пору «борьбы с космополитизмом» Гроссман вкусил «затруднений» в полной мере. Не увидела света подготовленная им вместе с Эренбургом «Черная книга» об истреблении евреев на оккупированной фашистами территории, была осуждена за «идейную ущербность» опубликованная предвоенная пьеса «Если верить пифагорейцам…».
Закончив роман, Василий Семенович предложил его «Новому миру» еще тогда, когда журнал редактировал Симонов. Тот после долгих проволочек отверг рукопись, но еще не вернул автору, и она оказалась в руках у «новичков».
«Первым прочел роман Тарасенков — и пришел в восторг, — вспоминал ближайший друг писателя, поэт Семен Липкин, — поздно ночью позвонил Гроссману. Потом прочел Твардовский — и разделил мнение своего заместителя» (Липкин С. Жизнь и судьба Василия Гроссмана. М., 1990).
Однако опубликовать эту книгу, ошеломлявшую своим жестоким реализмом (чего стоила одна только поголовная гибель батальона Филяшкина, защищавшего сталинградский вокзал!), было непросто.
В грубой форме высказался против Шолохов[22]. По просьбе редакции Гроссману пришлось сделать много вставок, поправок и всяческих изменений; все это заняло почти три года.
К несчастью, вскоре же после завершения публикации романа «За правое дело» (1952. № 7–10) грянуло страшное и смрадное «дело врачей», этот «девятый вал» антисемитской кампании, и Гроссман, а с ним и «Новый мир» сделались одной из главных ее мишеней.
Тринадцатого февраля 1953 года «Правда» поместила пространную, занявшую целых два газетных «подвала», разгромную статью Бубеннова «О романе В. Гроссмана „За правое дело“», положившую начало форменной травле автора и журнала, в которой принял участие даже еще недавно восхищавшийся художнической смелостью Гроссмана Фадеев. Пришлось «каяться» и редколлегии «Нового мира», и самому Твардовскому, что надолго рассорило друзей.
Огульной критике за мнимый «пессимизм» в изображении войны подверглись также повесть Казакевича «Сердце друга», открывавшая новогодний номер, и несколько статей. А по воспоминаниям хрущевского зятя, известного впоследствии журналиста А. Аджубея («Те десять лет»), тучи собирались уже и над «Районными буднями».
Возможно, только смерть Сталина помешала появлению очередного «исторического» постановления, мишенью которого на этот раз стал бы именно «Новый мир».
Постепенно, с приходом Н. С. Хрущева к власти, обозначавшаяся к середине 1953 года «оттепель» в политике и общественной жизни нашла у Твардовского и его сотрудников горячую поддержку, хотя к самому покойному вождю поэт продолжал относиться с большим уважением и даже несколько демонстративно именовать себя «сталинистом», хотя и не «дубовым» (к слову сказать, от «дубового» Бубеннова наконец удалось избавиться).
Продолжая «овечкинскую» линию, «Новый мир» опубликовал очерки Гавриила Троепольского «Из записок агронома», повести Владимира Тендрякова «Падение Ивана Чупрова», «Ненастье» и «Не ко двору», а также большую статью Федора Абрамова (впоследствии известного прозаика) «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе», обстоятельно критиковавшую книги С. Бабаевского, Е. Мальцева и других авторов за явное приукрашивание трудной жизни крестьянства и состояния сельского хозяйства.
Почин же такому откровенному и бескомпромиссному разговору о литературе, характерному и для ряда других «новомирских» статей, в сущности, положил не кто иной, как сам Твардовский, опубликовав в июньской книжке журнала за 1953 год несколько глав своего нового поэтического произведения «За далью — даль».
Некоторые из них по отдельности уже печатались в «Литературной газете», «Известиях» и «Правде». В новых же шла речь именно о литературе — и о собственных «муках слова», по известному выражению, и об отношениях с читателем (всегда занимавшая поэта тема), и об отражении современной жизни в книгах.
«За далью — даль». Автограф. 1950 г.В главе, вскоре и название получившей «Литературный разговор», от имени дорожных попутчиков автора высказываются различные претензии к писателям, и среди них столь меткие и язвительные, что они быстро вошли в обиход, запомнились и постоянно цитировались:
Глядишь, роман, и все в порядке:
Описан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед,
Она и он — передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал…
И все похоже, все подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом — вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть.
Завершается же глава фантастической сценой — разговором с редактором, который, как оказалось, живет… в душе самого писателя (в критике его тут же стали звать «внутренним»), который, опасливо предвидя всякие возражения и замечания, собственноручно себя оскопляет.
И словно в продолжение начатого поэтом разговора, полгода спустя появилась в журнале «Новый мир» статья прозаика Владимира Померанцева «Об искренности в литературе» (1954. № 12), получившая большой общественный резонанс. Автор страстно и безоглядно запальчиво осуждал книги, где «все в порядке», — далекие от жизни с ее конфликтами и удручающе однообразные — и настойчиво, простодушно и довольно наивно призывал собратьев последовать примеру Овечкина и «отбросить все приемы, приемчики, способы обхода противоречивых и трудных вопросов».
Затем Михаил Лифшиц в статье «Дневник Мариэтты Шагинян» (1954. № 2) едко высмеял «сокращенный метод изучения жизни», как он выразился.
Яркими статьями в столь же критическом духе дебютировал в журнале, и литературе вообще, недавний выпускник университета Марк Щеглов. Размышляя о романе Л. Леонова «Русский лес» (1954. № 5), он высказал крамольную по тому времени мысль, что отрицательные явления порождаются в советской жизни отнюдь не только «пережитками прошлого», как твердила официальная критика, а и «новорожденными» общественными условиями, в другой же статье (о романе О. Черного «Опера Снегина») прозрачно намекнул на пагубное воздействие на искусство одного из «исторических» постановлений ЦК (о музыке).
