Анна Франк. - Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944
Петер ван Даан относится, на мой взгляд, к вопросам пола спокойно и естественно, а меня он никогда не дразнил и не расспрашивал. Его мать как-то призналась, что ни разу с Петером о подобном не беседовала и даже не знает, насколько он просвещен.
Вчера, когда я, Петер и Марго чистили картошку, разговор зашел о Моффи.
Я сказала: "Ведь мы даже не знаем, какого он пола". "Почему же нет, — ответил Петер, — он кот!". Я рассмеялась: "Хорош кот — в интересном положении!". Остальные засмеялись тоже. Дело в том, что Петер месяца два назад объявил, что Моффи вскоре обзаведется потомством — так раздулся у него живот. Но оказалось, что кот просто чем-то объелся, и родов не последовало.
А теперь Петер, чтобы снять с себя обвинения, решил внести полную ясность: "Можешь сама посмотреть. Я как-то недавно с ним возился и точно убедился, что он кот". Мне стало ужасно любопытно, и я отправилась с Петером на склад. Моффи, однако, не был настроен принимать гостей, и его негде не было видно. Мы подождали немного, пока не замерзли и в итоге ушли ни с чем.
Вечером я услышала, что Петер снова пошел на склад. И преодолевая страх, последовала за ним по темной лестнице. В этот раз Моффи был тут как тут, и Петер пытался схватить его, чтобы поставить на весы. "А ты здесь, — сказал он, — хочешь посмотреть?" Без излишних церемоний он уложил кота на спину и, придерживая его голову и лапы, начал объяснять: "Вот его половой член, а там за волосиками — задний проход". Тут Моффи вырвался и снова встал на свои белые носочки. Если бы какой-то другой мальчик произнес в моем присутствии слова "половой член", то я бы умерла от стыда. Но Петер говорил так просто и естественно, что я оставалась совершенно спокойной. Мы еще немного поиграли с Моффи, поболтали на разные темы и потом медленно направились по длинному коридору к двери.
Я спросила:
— Муши кастрировали при тебе?
— Да, конечно. Это, кстати, минутное дело. Ему, разумеется, дали наркоз.
— У него что-то удалили?
— Нет, доктор лишь надрезал семенной канал. Внешне ничего не заметишь.
Я набралась мужества, хотя это было не просто!
— Послушай, Петер, когда ты говоришь "половой орган", ты понимаешь, что у самок и самцов они называются по-разному?
— Да, я это знаю.
— У самок «влагалище», насколько я знаю, а как у самцов, я не помню.
— Угу.
— Хотя, не удивительно, что я забыла, ведь эти слова редко произносят или пишут.
— Почему бы тебе не спросить наверху? Мои родители знают достаточно, и опыта у них больше, чем у меня.
Мы как раз подошли к лестнице, и я решила больше ничего не спрашивать. Никогда — даже с девочкой — я не решилась бы так говорить! И уверена, что когда мама предостерегала меня от любопытства мальчиков, она имела в виду что-то более невинное.
До конца дня я все же ощущала какую-то неловкость, ведь это был особый разговор! И я извлекла из него урок: с ровесниками, даже юношами, можно просто и спокойно говорить на эту тему — без глупых намеков и шуток.
Правда ли, что Петер задает вопросы об этом родителям? Действительно ли он такой, каким был вчера?
Ах, ведь я ничего не знаю!
Анна.
Пятница, 28 января 1944 г.
Дорогая Китти!
В последнее время я увлеклась родословными и генеалогией королевских семей. Замечаю, что чем больше хочешь узнать, тем глубже уходишь в прошлое, и делаешь массу интересных открытий.
Хотя я с рвением учусь по школьной программе (и, кстати, уже достаточно свободно могу слушать английское радио), по воскресеньям я не даю себе отдыха и привожу в порядок свою коллекцию кинозвезд. Она уже немало разрослась и регулярно пополняется благодаря журналу "Кино и театр", который по понедельникам приносит господин Куглер. Хотя обитатели Убежища, далеки от подобных интересов и считают мое увлечение пустой тратой денег, они каждый раз удивляются моим познаниям: я всегда могу с точностью перечислить артистов любого фильма!
Беп со своим другом часто ходит в кино, и стоит ей упомянуть название картины, как я тут же объявляю исполнителей главных ролей. Мама сказала, что позже мне и в кино не надо будет ходить — ведь мне уже все известно: и сюжет, и артисты, и мнение прессы.
Когда я вплываю в гостиную с новой прической, то в критических взглядах, устремленных на меня, читаю вопрос: "У какой кинозвезды было на голове что-то подобное?". А если я отвечаю, что все сама придумала, то мне не очень-то верят! Новая прическа обычно держится не больше получаса: мне так надоедают замечания и комментарии, что я бегу в ванную и снова распускаю волосы.
Анна.
Пятница, 28 января 1944 г.
Дорогая Китти!
Сегодня утром я спросила себя, не обращаюсь ли я с тобой, как с коровой, которая постоянно пережевывает старые надоевшие новости и мечтает, наконец, узнать от Анны что-то новое.
К сожалению, вполне тебя понимаю, ведь подумай — каково мне самой выслушивать каждый день одно и то же! Если за столом разговор идет не о политике или нашей изысканной пище, то мама и госпожа ван Даан вновь заводят пластинку с рассказами о своей молодости. Или Дюссель городит всякую чушь на разные темы: о роскошных нарядах своей супруги, великолепных скаковых лошадях, течах в лодках, мальчиках, которые в четыре года уже умеют плавать, болях в суставах и о своих трусливых пациентах. Когда один из нас восьмерых начинает какой-то рассказ, остальные семеро уже могут его завершить. Суть каждого анекдота известна заранее, и в итоге рассказчик смеется в одиночестве. А всех молочников, мясников и галантерейщиков наших бывших домохозяек мы уже представляем себе не иначе, как с длинной бородой — так часто их у нас за столом разбирали по косточкам! Нет, новый, неизвестный предмет разговора у нас в Убежище невозможен!
Но все это еще было бы сносно, если бы взрослые не усвоили привычку по десять раз заново повторять рассказы Кляймана, Яна и Мип, дополняя их новыми деталями и собственными соображениями. Бывает, что мне приходится больно щипать себя за руку, чтобы удержаться и не высказать очередному оратору все, что я о нем думаю. Ведь такие маленькие девочки, как Анна, не должны перебивать взрослых — даже, если те болтают ерунду, бессмыслицу и неправду.
Очень важные для нас новости, поступающие от Кляймана и Яна — это истории о таких же, как мы вынужденных затворниках. Наши друзья стараются доставить как можно больше информации о них, и мы мысленно разделяем страдания и радости наших товарищей по несчастью.
"Прятаться, скрываться" — эти слова стали такими же обыденными, как папины тапочки перед камином. А подпольных организаций подобно "Свободной Голландии" очень много, на удивление много. Они подделывают паспорта, помогают своим подопечным деньгами, находят надежные убежища, обеспечивают молодых христиан. Поразительно, что они все это делают совершенно бескорыстно и рискуют собой, спасая жизни других. Лучший пример — наши помощники, которые столько для нас делают, и надеюсь, что будут помогать нам до выхода на свободу. А ведь если нас обнаружат, то их ожидает тяжкое наказание. Ни разу ни один из них не намекнул, что мы обуза для них (что и есть на самом деле), а забота о нас тяжела и утомительна. Каждое утро они поднимаются наверх, беседуют с мужчинами о политике, с женщинами — о еде и тяготах войны, с детьми — о книгах и газетах. Они стараются всегда выглядеть веселыми, никогда не забывают принести цветы и подарки к дням рождения и праздникам и в любой момент готовы выполнить наши просьбы. Мы никогда не должны это забывать. Помогая своим ближним, они совершают подвиг, сравнимый с геройством на полях сражений.
