Анна Франк. - Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944
Потом я уехала на каникулы, а Петер за это время переехал и поселился в одной комнате с мальчиком постарше. Тот, очевидно, внушил ему, что я недоросль и мелюзга, и Петер отдалился от меня. Но я так любила его, что не хотела этому верить, пока не осознала, что выгляжу смешной, постоянно бегая за ним.
Годы шли. Петер дружил с девочками своего возраста, а со мной даже не здоровался. Когда я начала учиться в еврейском лицее, многие мальчики из класса влюбились в меня. Это, конечно, льстило мне, но трогало мало. Потом, как я уже рассказывала, в меня безумно влюбился Хелло, но я сама не любила никого.
Существует пословица: "Время все излечивает". Так произошло и со мной. Я убедила себя, что Петер мне никогда серьезно не нравился. Но воспоминания остались, и должна признаться, что я иногда злилась на него и ревновала к другим девочкам. А сегодня утром осознала, что мои чувства совсем не изменились, наоборот, они росли и крепли вместе со мной. Я даже могу понять, что казалась Петеру ребенком, но мне было очень больно, когда он забыл меня.
Я видела его лицо очень близко, и знаю теперь наверняка: никто никогда не тронет мое сердце, как он.
Сегодня утром я была сама не своя. Когда папа поцеловал меня, я чуть не вскрикнула: "Ах, если бы это был Петер!". Чем бы я не занималась в течение всего дня, я беспрестанно повторяла про себя: "Петель, о, милый Петель…".
Что же теперь делать? Просто жить, молиться Богу и просить его, чтобы мы с Петером нашли друг друга, когда я выйду отсюда. Он тогда взглянул бы мне в глаза, прочитал в них мои чувства и сказал: "О, Анна, если б я знал, то пришел бы к тебе гораздо раньше!". Как-то мы с папой говорили о сексе, и он сказал, что я еще не могу понять, что такое чувственное влечение. Но думаю, что понимала это уже тогда, а тем более — сейчас. Никто мне так не дорог, как милый Петер!
Я посмотрела на себя в зеркало и увидела, как изменилась за этот день. Глаза казались ясными и глубокими, губы нежными, а щеки порозовели, чего не было уже месяцы. Я выглядела счастливой, но к этому примешивалась грусть, и улыбка быстро слетала с моего лица. Как же я могу быть счастливой, если Петер, возможно, совсем не думает обо мне? И все же я до сих пор вижу его прекрасные глаза и чувствую прикосновение его щеки к моей щеке. Петель, о Петель, как забыть мне то мгновение? Разве сможет кто-то другой занять твое место, ведь это покажется лишь жалкой подделкой. Я люблю тебя, и моя любовь так велика, что просто не умещается в сердце. Она должна выйти наружу, и тогда и смогу увидеть, как она огромна!
Если бы неделю назад и даже вчера кто-то спросил меня: "За кого из своих знакомых ты хотела бы выйти замуж?", то я ответила бы: "За Сэлли: с ним спокойно и надежно". А сегодня я бы закричала: "За Петеля, потому что его люблю всей душой!". Но в одном я бы оставалась твердой: "Он может дотронуться только до моего лица".
Сегодня утром на чердаке я сидела перед окном, и мысленно разговаривала с Петелом, а потом представила, как мы плачем вместе. И снова почувствовала его губы и чудесную щеку. О Петель, приди ко мне, думай обо мне, мой дорогой Петель!
Среда, 12 января 1944 г.
Дорогая Китти!
Уже четырнадцать дней, как Беп снова с нами, хотя ее сестренке только со следующей недели можно посещать в школу. Мип и Ян два дня сидели дома — оба испортили себе желудки. У меня новое увлечение — танцы и балет! Каждый вечер упражняюсь. Из своей сиреневой комбинации мама соорудила для меня настоящую балетную пачку. Но переделать гимнастические тапочки в балетные пуанты, к сожалению, не получилось. А между тем мои онемевшие мышцы приобретают прежнюю гибкость. Очень полезное упражнение, когда сидя на полу, пытаешься обеими руками приподнять ноги. Приходится подкладывать подушки, иначе моя бедная попка не выдержит!
Сейчас у нас все читают "Безоблачное утро". Мама от этой книги в восторге, поскольку речь идет о проблемах молодежи. Про себя я иронизирую: "Занялась бы лучше собственной молодостью!" По-моему, мама воображает себе, что у нас с Марго самые лучшие отношения с родителями, какие только могут быть. А сама постоянно вмешивается в наши дела! При этом Марго интересует ее больше, потому что мои мысли и проблемы, как мне кажется, ей совершенно чужды. А я не собираюсь объяснять маме, что одна из ее дочек совсем не такая, как она себя представляет — ведь она бы лишь растерялась, расстроилась и не знала, как себя вести. И в результате ничего для меня не изменилось бы. Конечно, мама понимает, что между нами нет настоящих любви и доверия, но наверно, утешает себя тем, что это временно.
Марго сейчас мила и добра ко мне, по-моему, она очень изменилась — ни следа прежней раздражительности. Она все больше становится моей настоящей подругой. И я для нее уже не маленькая глупышка, с которой совсем не нужно считаться. Мне самой странно, что я часто смотрю на себя глазами других и как бы читаю жизнеописание чужой для меня Анны Франк.
Раньше дома, когда у меня не было так много времени на раздумья, мне иногда казалось, что папа, мама и Марго — вовсе не родные для меня люди. Бывало, что по полгода я играла роль сироты, пока, наконец, не начинала сердиться на себя и понимать, что я сама виновата. Нечего разыгрывать страдания, если тебе прекрасно живется! И какое-то время я заставляла себя быть милой и послушной. Каждое утро я надеялась, что первой увижу маму, и та ласково ответит на мое приветствие. И я, в самом деле, радовалась ее доброй улыбке. Но потом она неизбежно делала мне то или иное замечание или выговор, и я уходила в школу, чувствуя себя разочарованной и отвергнутой. По пути из школы я мысленно прощала маму — ведь она всегда так занята! Приходила домой веселая, болтала без умолку, но все заканчивалось так же, как утром. Иногда я убеждала себя, что надо оставаться сердитой, но мне так не терпелось поделиться школьными новостями, что я забывала об этом намерении. Ну, а затем снова приходило время, когда я уже не прислушивалась по утрам к шагам на лестнице и по вечерам плакала в подушку от одиночества.
А здесь, как ты знаешь, все переживания только усилились. К счастью, Бог послал мне утешение — Петера! Я целую тайком свой медальон и думаю: "Ах, какое мне дело до всей этой суеты! У меня есть Петель, и никто об этом не знает!". Это чувство поможет мне пережить все невзгоды. Если бы они знали, что у меня на душе!
Суббота, 15 января 1944 г.
Милая Китти!
Какой смысл описывать тебе в деталях все наши ссоры и споры? Ведь достаточно рассказов о том, как мы делим мясо и жир, и отдельно жарим для себя картошку. Уже несколько дней мы позволяем себе чуть больше ржаного хлеба, потому что с четырех часов только и думаем об ужине, и усмирить наши голодные желудки невозможно.
