Дэвид Вейс - «Нагим пришел я...»
Если сначала Огюст был настойчив, но все же мягок, то теперь рассердился. Младенец закатывался так, что мог пробудить даже мертвых. Он решительно сказал:
– Ты можешь навещать его каждую неделю, а когда подрастет, возьмем его обратно.
Она рыдала так горько, что сотрясалась кровать. Его раздражение усилилось. Он не выносил слез и сказал, уже без следа сочувствия:
– Впереди столько работы, а этот плач надоел мне. Неужели он думает, что она сама добровольно отдаст кому-то своего малыша?
Он ничего не ответил. Встал с кровати, ушел из дому и не возвращался всю ночь.
Роза так обрадовалась, когда на следующее утро он вернулся к завтраку, что согласилась на время отдать ребенка родителям.
Наконец-то она познакомится с его семьей. Семья была для нее основой основ. С тех пор как она переехала к Огюсту, мысль, что она не знает его родных, не давала ей покоя. Она молила бога, чтобы они отнеслись снисходительно к тому, что они с Огюстом не женаты, и поняли бы, что это не ее вина.
Она спросила:
– Ты думаешь, они на нас обидятся?
– Не знаю. Но думаю, что возьмут ребенка, – ответил он.
– А когда маленький Огюст подрастет, мы заберем его обратно?
– Когда он подрастет настолько, что не станет нам мешать. Давай не терять времени. Из-за этого посещения пропадет воскресенье – единственный свободный день, который я могу посвятить лепке.
Глава XII
1
Тетя Тереза договорилась, что Огюст придет к родителям в следующее воскресенье. Она не сказала им ни о Розе, ни о ребенке, но, чтобы смягчить неожиданность, намекнула, что у него для них есть сюрприз, нечто весьма важное.
По пути к родным Огюст был очень нежен с Розой. Этот район пробудил в нем воспоминания детства, и издалека эти воспоминания приобрели приятную окраску. Он показал Розе Валь-де-Грас, куда ходил в школу, и сказал:
– Я был тогда совсем глупеньким, дорогая. Школа-то была рядом с Сорбонной, да учителя не имели с ней ничего общего. Зато мы жили между Люксембургским садом и Ботаническим, до того и другого было рукой подать и, конечно, в самом центре Латинского квартала. Папа был уверен, что моя любовь к скульптуре до добра не доведет. Он бы переселился куда-нибудь в другое место, но у нас не было денег, а мне нравились все эти здания. Они каменные, но совсем, как живые – Сен-Этьен-дю-Монт, и Пантеон, и Сен-Северен, ну и, конечно, Нотр-Дам. Я мечтал бы стать архитектором, если бы знал, что такое архитектор, но в нашей семье никто о таких вещах и не слыхал, разве только тетя Тереза, да и ей было не до того, надо было как-то поставить на ноги детей.
Роза кивала, изо всех сил проявляя интерес, хотя знала, что все эти разговоры больше подходят господам из Сен-Жермен, а им до них далеко, но сказать Огюсту боялась.
Они постучали в дверь небольшого каменного дома на улице Сен-Жак. Мальчик лежал в колясочке, которую им одолжила тетя Тереза, и она сама отворила дверь. Папа с Мамой выглядывали из-за ее спины, стараясь скрыть любопытство, что им плохо удавалось. Так они и знали: у Огюста есть женщина и ребенок!
Папа насупился и глядел угрюмо, а Мама растерялась и не знала, что делать.
Роза почтительно поклонилась им, и Огюст представил ее:
– Это Роза, а это наш сын Огюст.
Папа и Мама застыли в дверях, не приглашая их в дом, и тетя Тереза поспешила объяснить:
– Маленькому Огюсту полтора месяца. Правда, он здоровенький? Ведь это твой первый внук, Жан!
Тогда Папа, весьма сдержанно, обратил взор в сторону младенца в коляске, и Мама последовала его примеру.
Роза, почувствовав, что под этой их вежливостью скрывается растерянность и негодование, но, боясь, что Огюст обидится и никогда больше не придет к ним, робко сказала:
– Правда, он вылитый Огюст?
– Нет-нет; – запротестовал Папа. – Он похож на вас, мадам…
– Мадемуазель Роза, – сказал Огюст. Последовало смущенное молчание, и Роза решила, что Огюст допустил ошибку. Но она не без гордости добавила:
– А все-таки у него рот и глаза Огюста.
– Чепуха, – сказал Папа. – У Огюста глаза светлее.
Огюст, раздраженный Папиной неуступчивостью и застенчивостью Мамы, поспешил на помощь Розе:
– Мальчик похож на нас обоих.
– Ну конечно, Жан, он похож на них обоих, – сказала тетя Тереза. – Это сразу видно, Жан.
– Могли бы и пораньше спросить мое мнение, – проворчал Папа.
– Мы спрашиваем его теперь, – ответил Огюст. – А если тебе не нравится, можем уйти.
– Нет-нет! – воскликнула Мама. – Мальчик похож на вас обоих. Правда ведь, Жан? Он и на тебя чуть-чуть похож, верно, Жан?
– И на меня тоже? – изумился Папа. Роза попыталась вступить в разговор:
– Мs надеемся, что он будет похож на вас, мосье Роден. Мы были бы очень рады. – Она нежно улыбнулась и с осторожностью матери взяла маленького Огюста из коляски и подала его Папе.
Папа уставился на младенца, корчившегося в его руках, и вдруг заметил, что пеленка развернулась и у мальчика голый задок.
– Господи, – закричал Папа, – да ведь он может простудиться!
Роза бросилась поправлять пеленку, но ее опередила Мама со словами:
– У меня это когда-то ловко получалось. Роза сказала негромко, извиняющимся тоном:
– Мосье Роден, простите меня за мою невоспитанность, но, может, вам тяжело держать маленького Огюста?
Она хотела было взять ребенка обратно, но Папа остановил ее:
– Тяжело? Но ведь это мой внук, не правда ли?
Роза – в простом коричневом платье она выглядела трогательной и привлекательной – чуть заметно улыбнулась и сказала:
– Да, он ваш внук, если вы не против.
– Господи! – рассердился Папа. – Ну зачем так расстраиваться? Да разве я против! Стоит только посмотреть на его волосы. У всех Роденов рыжие волосы. И у него наш нос.
– Вам он нравится, мосье? – спросила Роза.
– Легкий, как перышко. – Папа пропустил вопрос мимо ушей. Он знал, что ему следует проявить строгость– грех иметь ребенка вне брака и лишняя обуза, но ребенок трогал своей беспомощностью. Папа почувствовал, что смягчается, и хотя ему было тяжело держать младенца, улыбнулся маленькому Огюсту в надежде вызвать ответную гримасу.
Ободренная поддержкой Папы, Мама сказала:
– Конечно, он нам нравится. Я всегда говорила Огюсту и Мари, если у них будут дети, мы примем их, что бы там ни было.
«Вот так-то, – думал Папа, – воспитывал, воспитывал Огюста, а результат? Конец всем его мечтам и надеждам на будущее, все будущее для него теперь в этом младенце. Как мог он отвергать маленького Огюста, собственную плоть и кровь?» На пенсии, слепнущий, стареющий с каждым днем, какое еще у него будущее? Не признаваясь себе, он жил в постоянном страхе, что у Огюста не будет детей, что вымрет род Роденов. А маленький Огюст – спасение. И девушка тоже хорошая, не какая-нибудь там разряженная красотка со всякими штучками. Они были равными, понимали друг друга с полуслова. Папа сказал:
