Владислав Лебедько - Хpоники российской Саньясы. Том 1
Месяца через три я еще раз заехал к нему на работу, чтобы показать черновик диплома, который мне предстояло защищать в начале лета. Бурковский бегло пролистал диплом, хитро прищурился и, протягивая мне папку, сказал: — «Ну что ж, хорошо. Вы, как и прежде, очень изящно противопоставляете себя другим»: Я тогда чуть не заболел. Весь вечер, допоздна, я бродил, как чумной по парку, а когда пришел домой — сочинил рассказ, в котором некто осознал, что он все время выпендривался, тем самым отделяя себя от других все больше и больше, оставшись в итоге одиноким и никому не нужным со всей своей уникальной индивидуальностью.
Александр Маркович ЭткиндС Бурковским у нас была договоренность, что вместе мы работаем ровно девять месяцев. По окончании этого срока я спросил, нет ли каких-нибудь групп, где люди занимались бы чем-то похожим на психоанализ, но не по одному, а вместе. Он посоветовал мне обратиться к Александру Эткинду — молодому психологу, набиравшему как раз в то время какую-то группу. Через три или четыре месяца я уже постигал, под его руководством, групповые процессы и их отражение в моем сознании. Эткинд был тогда выразителем революционных, по отношению к «застойной» советской психологии, взглядов. Это, по слухам, послужило поводом для каких-то скандалов в Бехтеревском институте, где он, как и Бурковский работал и откуда, после этих скандалов его не то уволили, не то он сам ушел. Не знаю, как там было на самом деле, но слухи такие ходили. Сейчас Эткинд — солидный ученый, авторитет в области психоанализа и психоаналитической философии, я не знаю, — сохранил ли он те качества энтузиазма и подвижничества, которые мы — участники его группы в 1986 году чувствовали, и чем, в частности я от него заразился. Если попытаться описать то, чему я у него научился в двух словах, — то, во-первых, — это некое настроение неуспокоенности, пробуждающее жажду поиска и действия, а во-вторых — осознание, что кроме меня самого никто и никогда за меня ничего не решит (это трудно переоценить, — иллюзия, что кто-то за тебя должен что-то сделать или что все должно произойти само собой, неким чудесным образом, — одна из самых стойких человеческих бед). Научение это, как и в случае с Бурковским, не было прямым, — по форме мы занимались в психоаналитически ориентированной группе, которая для конспирации называлась «группой общения» при одном из Домов Культуры. В групповом процессе ощущался аромат таинственности и «подпольности» происходящего и это было дополнительным стимулом для вдохновения. Был в нашем взаимодействии еще ряд важных моментов, которые я не буду называть просто потому, что они потребуют длительных и пространных объяснений, в которые мне очень не хочется пускаться.
Скажу лишь о результате: очень многие факторы, сведенные вместе Александром Марковичем (скорее всего — неосознанно, хотя может я и ошибаюсь), и создали почву для «магического» научения тем двум простым и очень важным вещам. Жизнь и я сам стали для меня еще более интересны, причем интересны непосредственно. Обычно человек все равно занимается только этими двумя вещами — Жизнью и собой, но опосредованно — через какой-то вспомогательный интерес, связанный с работой, межличностными взаимоотношениями, в конце концов, через ту же психологию или какую-нибудь экстрасенсорику. Проявление непосредственного интереса — редкость; этому невозможно научить при помощи психологических методик, произойти это может только при совмещении определенных факторов, которые не вычислить умом и не выстроить логически. Тем не менее, Бурковский, а за ним и Эткинд сделали это для меня, хотя, может быть и не ставили сознательно таких задач.
Григорий Борисович АльтшуллерАльтшуллер, сам о том не зная, был магом в области организации и структурирования событий и событийных рядов. Это было главное, чему я у него учился в течение четырех лет достаточно плотного общения с 1985 по 1989 год. О том, что в этом общении было главным я тоже только теперь начинаю догадываться и постигать механизмы того, как это происходило. А занимались мы физикой лазеров в одном из Ленинградских институтов, где Григорий Борисович — молодой, энергичный профессор — заведовал кафедрой, а я был студентом, а потом научным сотрудником этой кафедры. Я тогда был очень увлечен физикой, вплоть до навязчивой идеи создать единую физическую теорию Всего. В те годы я проглотил огромное количество книг и статей по всем основным направлениям физической мысли. Альтшуллеру нравилась моя вдохновленность и он ставил передо мной достаточно сложные и масштабные задачи. Его энергия, энтузиазм, широта кругозора, известность и авторитет в научных кругах открывали для его учеников весьма серьезные перспективы. Еще в студенческие годы Альтшуллер стал одним из самых значимых людей того периода моей жизни.
Случилось так, что то, что я сейчас считаю самым важным аспектом нашего с ним общения, тогда совсем не попадало в фокус моего восприятия. И это — очень важный момент, — не уделяя этому аспекту сознательно внимания, не пытаясь в этом разобраться с помощью интеллекта, который был всецело поглощен физикой, я беспрепятственно впитывал в себя, как губка, способности к магической ориентации в различной информации и, особенно, в событийных структурах; способности, которые очень ярко были проявлены у Альтшуллера и которые он бессознательно передавал всем своим ученикам.
Григорий Борисович был необычайно работоспособен и продуктивен. У меня часто складывалось впечатление, что в его сутках не 24, а как минимум 48 часов. Для примера приведу случай, когда я, дождавшись его на кафедре после какого-то совещания, часов в десять вечера, вручил ему черновик нашей совместной статьи. Я не надеялся на скорое ее возвращение обратно, поэтому был весьма удивлен, когда Альтшуллер сказал, что назавтра отдаст мне ее с исправлениями. На следующее утро статья была вся испещрена карандашными пометками, исправлениями (в том числе грамматическими), снабжена двумя страницами комментариев и списком литературы, которую мне нужно было изучить. При этом оказалось, что тем же вечером (ночью, утром,?) таким же образом были разобраны работы еще двух аспирантов и чей-то диплом. В дополнении к этому Григорий Борисович достал из портфеля какую-то новую монографию по лазерам, которую, судя по его словам, он вечером «пролистал», — из книги торчало десятка два закладок. Чуть позже, проходя по коридору мимо Альтшуллера, который курил и разговаривал с одним из сотрудников, я услышал, как он обсуждал футбольный матч, который показывали накануне заполночь. При всем том у него была семья и масса самых разноплановых интересов, по крайней мере эрудирован он был в очень многих вопросах, далеко за пределами физики; он также был в курсе всех последних событий в разных областях жизни в мире, стране, городе, институте, на кафедре, в жизни каждого отдельного сотрудника.
