Владимир Байков - Как выживали в «лихие девяностые»
Но через неделю, когда я заглянул в шкаф, где в коробку из-под обуви я совсем недавно запихнул тугую пачку двухсотрублевок, то разглядел там только сиротливо лежащую одинокую купюру!
* * *
Хорошо, что я был женат уже не первый год! Почти все заранее мог предусмотреть. Все-таки часть денег я отложил на непредвиденные расходы. И оказался прав. Перевести в день я мог максимум десять-пятнадцать страниц. За месяц четыре сотни страниц мне было не одолеть. И тогда я достал записную книжку и начал обзванивать людей, хорошо знающих английский язык.
Одна моя приятельница работала переводчицей в ГЭБе — это Городское экскурсионное бюро, водила по Эрмитажу иностранцев. Другая читала на английском лекции в Радиополитехникуме. Еще одна была синхронным переводчиком на переговорах в крупной фирме.
Я разбил книгу на части, взял себе бо2льший кусок и договорился с ними о сроках. Выдал всем аванс из денег, что получил накануне. Через неделю назначили контрольную встречу. Только одна дама принесла нечто удобоваримое. Работу всех остальных пришлось не просто переделывать, а выполнять заново. Идиомы они не чувствовали, переводили их в лоб. Диалог получался у всех деревянным. Короче говоря, русского языка у них не было!
Работая по шестнадцать часов в сутки, я шустро продвигался вперед. О работе на кафедре я просто забыл. Договорился с ребятами, заплатил им, и они читали за меня лекции. Жена, как заяц, барабанила на клавиатуре, выхватывая у меня готовые рукописные листы. Даже кое-что поправляла. И все-таки к сроку я не успевал. Решил схитрить: позвонить шефу и показать ему готовую работу, мол, на предмет оценки. Все-таки он увидит, что дело движется. Но тут у него случились неприятности: кто-то поджег их кооператив, и шеф сильно угорел при тушении пожара. Я решил поехать к нему в больницу, прихватив с собой рукопись.
Лежал он в Мечниковской, но в палате на двоих. Масса народа лежала в коридоре. Он быстро взял мою рукопись и, застеснявшись своего беспомощного вида, быстро со мной распрощался:
— Хорошо, я вам позвоню.
На следующее утро меня разбудил телефонный звонок:
— Скорее привозите продолжение. Тут две палаты просто умоляют.
Оказывается, что он читал вслух мою рукопись, чтобы оценить реакцию публики. Сбежались больные с соседних палат, подтянулись и сестрички. Правда, больничная жизнь разнообразием не балует, и этот интерес еще ни о чем не говорил.
ОБ ИСКУССТВЕ ПЕРЕВОДА
Снова вернувшись во времени, надо сказать, что институтские годы в смысле английского языка для меня даром не прошли. Существовала возможность подзаработать при факультетском бюро переводов. Туда с различных кафедр поступали заказы на переводы статей из журналов, а преподаватели распределяли их по студентам. Я почти сразу попал в обойму. Это было неплохой добавкой к стипендии. Да и мне эта работа нравилась. Тематика статей была достаточно разнообразной.
Однажды я даже попробовал перевести статью с немецкого. Самое смешное, что у меня это получилось. Загадки тут особой не было. Мой брат со второго класса поступил в так называемую “немецкую школу”, расположенную на Малой Охте. Здесь, кроме языковых уроков, еще и некоторые предметы — история, география, литература — преподавались на немецком языке. Жили мы с ним в одной комнате, уроки он учил день и ночь: и письменные, и устные. Наизусть учил стихи, немецкие песенки. По телефону они обсуждали с одноклассниками домашние задания, те иногда приходили к нему домой и разучивали целые сценки. Одним словом, немецкая речь в течение всей его и моей школьной жизни звучала в доме постоянно. При этом надо еще сказать, что две учительницы у них были настоящие немки. Одна приехала из ГДР, а другая была из семьи старых петербургских немцев. Так что произношение своим ученикам они поставили именно н е м е ц к о е. И сейчас, уже спустя много лет, когда они встречаются классом, выясняется, что почти все из них так или иначе связали свою судьбу с немецким языком.
Вернемся к английскому. В кинотеатре “Сатурн” на Садовой изредка демонстрировались фильмы без перевода. Я буквально охотился за этими фильмами и сразу бежал смотреть, как только появлялся новый фильм. Там я посмотрел в оригинале “Roman Holiday” с неподражаемыми Одри Хепберн и Грегори Пеком, видел мелодраму “Rhapsody” с Элизабет Тейлор и Михаилом Чеховым, смотрел фильмы со Спенсером Трейси — “Старик и море” и “Нюрнбергский процесс” и много еще других великолепных картин. Конечно, это делало английский язык, правда, в его американском варианте, все более и более понятным. Из английских фильмов, которые и сейчас редко увидишь, я помню только “Адских водителей” (“Hell Drivers”) с участием тогда мало кому еще известного Шона Коннери. (Не путайте этот фильм с фильмом “Плата за страх” с молодым Ивом Монтаном.) Какое счастье, что сейчас фрагменты изо всех этих фильмов можно посмотреть на сайте youtube.com!
* * *
Меня всегда очень интересовало искусство перевода — и прозы, и стихов. Началось все с того, что я купил как-то в магазине старой книги на Жуковского английский вариант романа Джерома “Трое в лодке” — “Three man in a boat”. Дома у нас были книги с русским переводом этого романа. Один однотомничек, что на рисунке, там перевод М. Донского и М. Линецкой очень остроумный, а во второй книге — почти без тени юмора. Надо же так!
В десятом классе я прочел статью А.Твардовского “Роберт Бёрнс в переводах С. Маршака” и был просто поражен, как совершенно по-разному перевели одно и то же стихотворение “Джон Ячменное Зерно” три известных поэта: Э. Багрицкий, М. Михайлов и С. Маршак. Позже я прочел “Гамлета” в двух переводах — один Михаила Лозинского, другой — Бориса Пастернака. Скажу честно: оба гениальные. Кстати, Михаил Лозинский жил в доме 73 на Каменноостровском (в те годы Кировском) проспекте. У меня в этом же доме живет приятель, у которого я часто бывал в гостях. И кто знает, может быть, пребывание в этом доме, где еще витает дух знаменитого переводчика, и подействовало так на меня?
Постепенно я понял, что художественный перевод — это действительно искусство, а не ремесло. И мне вдруг захотелось самому попробовать свои силы. Я начал переводить с английского рыцарские баллады. Помните это? Ланцелот, Камелот, король Артур, рыцари Круглого стола...
Жалко, что эти первые опыты куда-то подевались, хотя вдруг и обнаружатся среди старых бумаг на дачном чердаке.
Вообще, если говорить о переводах, то тут знание русского литературного языка, языковое чувство не менее, а может быть, и более важно, чем хорошее владение иностранным языком.
Ведь нередко переводят по подстрочнику, особенно стихи. А вот легкость оперирования идиоматикой родного языка, выбор точной тональности идиоматических конструкций, попадание “в резонанс” с оригиналом — это и есть главное в искусстве перевода. Нора Галь в своей знаменитой книге писала, что это счастье, что Хемингуэй пришел к русскому читателю в переводах кашкинской школы переводчиков. (Иван Кашкин — переводчик, литературовед, теоретик художественного перевода, поэт.)
