Юрий Клименченко - Корабль идет дальше
— В Гамбурге был? Нет? Жаль. Чудачки там мировые, я тебе скажу. Была у меня одна из «Блау Грот». Эльза. Красавица. Немного не отстал от коробки из-за нее. Никак не отвязаться. Женись да женись. И был бы я хозяин бара.
Он взглянул на меня. Какое, мол, впечатление? Я слушал его с открытым ртом. И Федька понес… Он все время упоминал названия гамбургских ресторанов— «Альказар», «Трихтер», «Чайна», красавицы не давали Федьке проходу, он один справлялся с десятком вооруженных английских матросов, татуировщик в Гулле собирался выколоть у него на спине многокрасочную картину «Парусник на закате», да капитан не разрешил: долго колоть, трое суток, а пароход из-за этого не задержишь. Врал он вдохновенно, а вот писал неграмотно. Видел я его послание к приятелю в Херсон: «Привет из Ленинграда. Живу нечего у одного кореша. Мине скоро пошлют на коробку…» Дальше в таком же духе. Модником Федька был страшным. Носил коричнево-красный костюм, синий буртоновский макинтош, серую шляпу и лакированные туфли. Кроме того, он имел разные заграничные штучки — расческу в виде дамской ножки, зажигалку с головкой девушки, бумажник с тисненным на нем парусником. Мне очень хотелось иметь такие же.
Каждый день Дэн ходил в пароходство отмечаться в резерв, где он стоял на учете. Ждал, когда его пошлют на пароход. Хлебопеком он оказался никудышным, хотя говорил, что может печь не только хлеб.
Однажды он пообещал нам с мамой сделать пончики. Накупил продуктов, надел белый поварской фартук, долго колдовал над кастрюльками и в конце концов выбросил всю свою стряпню на помойку. Дэн заявил, что попались плохие дрожжи, тесто не поднялось, пончики не получились. Он нисколько не смутился, даже принялся учить маму, как надо делать заварные пирожные. На судах ему, вероятно, помогали повара.
«Товарищ» все еще стоял в Ленинграде. Наступила зима. Меня уволили по сокращению. Я безуспешно искал работу. Ее не было. На Биржу труда меня не принимали, как не члена профсоюза. А мне так хотелось в море!
Я решил пойти к Лухманову. Я считал, что он единственный человек, кто сможет мне помочь.
Лухманов жил в здании техникума. Робко позвонив, я с замиранием сердца ждал, когда отворится дверь. Я подготовил речь. Вызубрил ее наизусть. Дверь открыла пожилая женщина. Она пытливо взглянула на меня.
— Я хочу видеть Дмитрия Афанасьевича.
— Пройдите в прихожую. Я сейчас… — она скрылась в комнатах.
Через минуту женщина вернулась и пригласила:
— Раздевайтесь и проходите, вон туда.
Я вошел в кабинет. Он напоминал каюту. Полки с книгами, модели судов, стол красного дерева, зава- ленный чертежами… Лухманов сидел в кресле лицом к двери и прямо смотрел на меня. Большеголовый, грузный, с рыжеватыми волосами, широким носом и светлыми проницательными глазами.
— Чем могу служить, молодой человек? — приветливо спросил капитан.
Все заученные слова выскочили у меня из головы. Я растерялся и стоял как столб.
— Ну, так в чем дело? Я вас слушаю, — уже нетерпеливо повторил Лухманов. — Садитесь вон на тот стул.
Я не сел. Страшно покраснев, прерывающимся от смущения голосом я начал свою речь:
— Дмитрий Афанасьевич, я знаю, вы всегда помогали молодежи. Перед вами человек, который не может жить без моря. Я вас очень прошу, пошлите меня на «Товарищ». Кем угодно. Я согласен на любое место.
— Кто вам сказал, что я всегда помогаю молодежи? — улыбнувшись, спросил Лухманов.
— Я… я слышал от товарищей.
— Значит, решили сыграть на этой струне?.. Впрочем, все равно. Помогаю всем стремящимся в море. Но в данном случае вам помочь не могу. «Товарищ» полностью укомплектован. Вакантных должностей нет.
— Ведь Пакидову помогли, Дмитрий Афанасьевич.
— Ах, вот что. Знаете Пакидова?
— Мой друг.
— Понимаю, понимаю. Вместе на одно судно хотели? К сожалению, ничего нет. Впрочем, — он лукаво взглянул на меня, — кажется, собирается уходить старший помощник капитана. Но на эту должность вы, наверное, не согласитесь?
— Нет, — ответил я. Мне было не до шуток.
— Так вот, молодой человек, — Лухманов стал серьезным, — ничем не могу помочь. Хотите в море — поступайте в техникум. Сделаетесь штурманом, механиком или радистом. Будете плавать.
— Дмитрий Афанасьевич, возьмите меня на «Товарищ» без жалованья. Я бесплатно буду работать, — чуть не со слезами просил я.
— Так нельзя. Бесплатно у нас никто не работает. Да вы не отчаивайтесь. Попадете в техникум, и все будет в порядке, — видя мое огорчение, утешил Лухманов и улыбнулся широко и добродушно. От этой улыбки у меня полегчало на душе.
— Может быть, в будущем году возьмете на «Товарищ», когда он вернется? — не сдавался я.
— Ну, до этого надо дожить. До свидания.
Я двинулся к двери, но капитан остановил меня:
— Все-таки подумайте о техникуме, если так любите море.
От Лухманова я направился на «Товарищ». Было обидно, что я не попал на парусник, но все же я говорил с самим Лухмановым, он приглашал в Морской техникум, и это в какой-то степени приобщало меня к морякам. Пакидьянц с нетерпением ждал меня.
— Как? Вышло?
— Ничего не получилось.
Я рассказал ему, что советовал мне Лухманов.
— Правильно, — одобрил Пакидьянц. — Видишь, какой он человек? До капитана надо идти.
Через три недели зимним туманным утром «Товарищ» покидал Ленинград. Шел крупный, редкий снег. Он медленно опускался на реи и ванты. «Товарищ» казался пушистым, потерявшим очертания, таинственным «Летучим Голландцем». Я пришел проводить Пакидьянца. На палубе толпились родственники и знакомые практикантов. Слышался смех, веселые напутствия, всхлипывания. У борта дымили буксиры. Они должны были вывести барк в Финский залив. Я чувствовал себя так, как будто терял что-то очень дорогое.
«Товарищ» ушел. Без Пакидьянца мне стало одиноко. Правда, Федька все еще жил в моей комнате, но вот-вот должен был получить место. Подходила его очередь.
Неожиданно из Киля, где «Товарищ» стоял. в ремонте, пришло письмо. В нем Пакидьянц коротко сообщал о своем житье-бытье. В конверте лежала фотография. На ней с застывшими лицами, в черных шляпах, черных пасторских пальто с бархатными воротничками и белых кашне, стояли Пакидьянц и его новый приятель Алька Ланге. Они выглядели шикарно, как лорды или… похоронные факельщики.
Федьку послали угольщиком на ледокол «Красин». Судно срочно готовили в экспедицию к Северному полюсу, на поиски дирижабля Нобиле «Италия». Федька страшно, фасонил, несмотря на то что угольщик или кочегар второго класса не ахти как звучит. Но сделав-угольщиком, он отрывался от «цеха питания» — коков, поваров, хлебопеков, буфетчиков — и становился «марсофлотом». Из угольщиков впоследствии пере ходили в кочегары первого класса, а потом и в машинисты. Все же перспектива!
