Иван Спирин - Записки военного летчика
На голове носили бархатные пилотки с обязательным орлом. Орел этот, распространенный в царской авиации, немного видоизменившись, некоторое время оставался и у нас. Летчики носили металлические черные орлы, летчики-наблюдатели - желтые. Особенно курьезно выглядели те летчики, которые заботу о своей внешности ставили превыше всего. Много они болтали, врали, а дела своего не знали.
Один из таких летчиков как-то сшил высокие желтые ботинки. Это был предел мечтаний. Владелец ботинок очень берег их. Но когда надо было вылетать, оказалось, что летал-то щеголь из рук вон плохо. Хотя машина была очень проста, он при посадке ухитрился сделать «козла», то-есть резко ударился колесами о землю и снова взмыл в воздух. Надо было нормально сажать машину, но летчик перепугался и растерялся. Больше всего он беспокоился, как бы не пострадали новые ботинки. Он бросил управление, уцепился за стойку и задрал вверх ноги в неподражаемых ботинках. Под крик насмерть перепуганного летчика машина без управления повисла в воздухе, словно раздумывая, падать или нет, потом грохнулась о землю и разлетелась в щепки. Когда летчик вылез из обломков, он прежде всего начал осматривать ботинки. Они были целы. А пришедший в полную негодность самолет списали в расход…
Да, летали тогда плохо. Особенно плохо ориентировались в воздухе. Едва летчик удалялся от своего аэродрома, как он сейчас же начинал блуждать, болтался в воздухе «без руля и без ветрил», и часто из-за потери ориентировки дело кончалось вынужденной посадкой и поломкой самолета.
Один из известных ныне летчиков полетел как-то вокруг Москвы, вдоль Окружной железной дороги. Маршрут по тогдашним временам - дальний. Погода была хорошая. Но наш летчик ухитрился вскоре потерять и Окружную дорогу и вообще всякую ориентировку. Кружился он около часа, совершенно потерял представление, где он находится, куда летит, где будет садиться. Подсчитал, что во всяком случае за час полета он от Москвы удалился изрядно.
Вдруг впереди на горизонте показался большой город. Летчик направился к нему с намерением сесть и спросить, где он находится. Недолго раздумывая, летчик [14] пристроился где-то на окраине города, в огороде. К самолету сбегался народ. Обгоняя друг друга, впереди неслись ребятишки.
- Какой это город? - спросил летчик первого подбежавшего мальчугана.
- Москва, - ответил тот.
- Болван! - неожиданно выругался опешивший летчик.
Теперь этот летчик утверждает, что столь нелестная характеристика относилась к нему, а отнюдь не к мальчику.
Позднее, в 1922 году, была организована специальная комиссия по так называемым дальним перелетам. Комиссия собиралась изучать вопросы дальнего полета, разрабатывала систему и методику самолетовождения на дальние расстояния. За год удалось выполнить только один дальний перелет из Москвы в… Лосиноостровскую и обратно. Причем летчики так и не были убеждены, точно ли они пролетели над Лосиноостровской…
Вот какова была подготовка летчиков. Вот какое наследство получил от старого строя советский воздушный флот. Вот с чего мы начали создавать могущественный воздушный флот социализма. [15]
Самолет на лошадях
Долго еще в нашей авиации жил смешной и никому ненужный тип летчика-ухаря. Долго еще приходилось пользоваться старьем, теми самыми «гробами», которые теперь живут только в рассказах старых летчиков.
В первые годы после гражданской войны в авиации была велика аварийность. Били машин много, били глупо, дико, главным образом из-за неумения и недисциплинированности. Иногда по этим же причинам гибли замечательные люди. Учеба была поставлена не так, как сейчас. В наши дни какой бы ни был летчик, будь он хоть семи пядей во лбу, но ежели он прибывает в новую часть, на новое место работы, командир и не подумает выпустить его в воздух, прежде чем не испытает, прежде чем толком не изучит новичка. А в то время поправить летчика, «героя воздуха», «победителя стихии», - да слыхано ли это? Может ли быть что-либо обиднее, можно ли нанести горшее оскорбление! И вот такой «герой», хоть у него и поджилки тряслись, а он все-таки слушать толковое замечание не хотел, лез в машину, летел, ломал самолет, а подчас и сам погибал.
Большую работу в те годы вынесли на своих плечах механики. Они ремонтировали машины на-ходу, наспех. Иногда собирали из двух и трех поломанных машин одну. Выходил такой самолет из ремонта и вновь попадал в руки этакого «короля воздуха». По счастливой случайности иной самолет жил некоторое время. А сплошь и рядом «самолетный век», к досаде механиков, измерялся всего двумя-тремя полетами. [16]
Я помню, как этот примитивный «холодный» ремонт был преобразован. Ремонтировать начали солиднее, фундаментальнее, образовалась целая мастерская, а позднее завод «Авиаработник».
Однажды «Авиаработник» выпустил из капитального ремонта три новеньких самолета «Фарман-4». Для приема их прибыли летчики и механики. Три новеньких, покрашенных свежей краской самолета стояли на поле. Они красиво выделялись на снегу, покрывавшем аэродром. Под мартовским солнцем весело поблескивали их крылья. Самолеты были приняты.
Отряд стоял в городе К. - в 80 километрах от Москвы. Было приказано не грузить самолеты в вагоны, не отправлять по железной дороге, а перегнать по воздуху. Для этой цели из отряда были посланы самые лучшие экипажи. Долго летчики собирались в этот «большой перелет», уговаривались, соображали, подсчитывали, ловили погоду.
И вот, наконец, день вылета назначен.
Летчики поднялись один за другим в воздух. Хотя было строго приказано итти строем, они сразу же потеряли друг друга. Долго блуждали над аэродромом на разных высотах среди ясного солнечного неба, разыскивая друг друга. Поиски успехом не увенчались.
Тогда каждый решил действовать самостоятельно. Один ушел куда-то в сторону, совсем не в направлении города К. и скрылся из виду. К вечеру экипаж самолета пришел на аэродром пешком. Оказалось, что при вынужденной посадке в 8 километрах от Москвы машина была вдребезги разбита. Постигла неудача и второй самолет.
Только третий летчик нашел нужный ориентир и храбро направился к месту назначения. Все хорошо. Мотор работает нормально. Машина исправна. Погода превосходная. Но у летчика, как он рассказывал позднее, было почему-то тяжело на сердце. Томило какое-то предчувствие. Он пытался превозмочь свои сомнения. Но это не удавалось. Предчувствие все более решительно и настойчиво напоминало о себе. Летчик все больше и больше беспокоился. Он перебирал в памяти, не случилось ли чего-нибудь сегодня? Не перебежала ли кошка? Не встретил ли попа? Нет. Все как будто в порядке. И день - не понедельник и не пятница. И [17] брился четыре дня назад. А вот болит сердце. Что-то не так.
