Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
«То и хорошо, что теперь нет ухаживаний с букетами и конфетами, со всем тем, что прикрывает скверное наслаждение».
«Ася Цветаева — московская барышня» (говорили об ее книге «Дым»)[25].
«Существует гумилевско-лермонтовский бретёрский темперамент».
«Хорошо, что вы предпочитаете немецкую литературу французской».
«Очень люблю Platen’a „Nachtlich Lispeln am Busento“»[26].
«Лучшее Женское имя — Елена».
«Как характерно, что даже старики, увидав Елену, согласились, что она была достойной причиной гибели Трои».
«Каждый профессор, которого вы находите скучным, заслуживает глубокого уважения».
«Мое презрение к людям безгранично, и все же остановиться на этом — нельзя».
«В книге Бальмонта „Поэзия, как волшебство“[27] — много мыслей и образов дурного вкуса».
«То, чем незаменима Греция — чувство меры».
«Придаю большое значение женской интуиции, иногда поражаюсь ее дальновидности».
В. Ив. всегда подчеркивал: «Слова поэта — дела его».
«Ко мне ходят только поэты».
«Милый дом Чулковых — дом Филемона и Бавкиды»[28].
«Некий посвященный был наказан за то, что в момент нужного поступка на земле — был на седьмом небе».
«Вот попадете к Брюсову из моего мягкого климата, тогда узнаете, как разговаривают с начинающими».
«Девушки, которых выдавали замуж насильно, по соображениям родителей, совершали умный подвиг — научались любить своих мужей».
О сыне (Диме 7 лет): «Все мальчики, играющие с Димой, ясны, и видно, что из них получится, один Дима — в тумане»[29].
Отзывался о девушке М.: «В ней грация страсти».
«Ценю дневник Марии Башкирцевой[30] гораздо больше дневника Елизаветы Дьяконовой[31]. Какая трогательная влюбленность в Бастьен-Лепажа!»[32]
«Деревья растут из будущего в прошлое».
«К Гумилеву относиться небрежно нельзя, это — настоящий художник».
«Пушкину некого было любить. Оленина[33] ему отказала».
«Прекрасен внутренний мир Татьяны»:
«Где полка книг, где дикий сад,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей»[34].
«Заслуживает глубокого признанья тот, кто болен святой гражданской тоской».
«Истинное блаженство — ходить среди вещей, как среди трав и деревьев, которые ничьи».
«Истинный капитал — талант. А у других его нет. Что делать с этой несправедливостью?»
«Поэт видит море и в капле воды».
О строчках Анны Костенской[35]: «Как хорошо сказано»:
«И ему я полной чарой
Нежность верную отдам».
«В жизни украшайтесь и наряжайтесь, как только хотите, но в стихах нарядничанье исключено».
«Если считать, что ад — есть желанье и невозможность любить, то Пушкин был в аду на земле».
«Я боялся старости. Но сегодня был умилен рассказом Н., как романтично его любит старушка-мать. Когда он уходит из дома, она жалобно кричит в окошко: „Николай! Николай!“»
«Достаточно того, чтобы каждым утром прочесть со вниманием „Отче наш“».
«Прежде всего Евангелие должно нравиться безотчетным чувством: „Все так… Мне здесь в полной мере хорошо“».
«Подумав о Христе, поймешь, как поступить в каждом случае».
«Мир держится и спасается молитвами безвестных и уединенных старцев».
«Кто принял страсть, тот принял смерть… Подписал смертный приговор всему живущему».
«В Христе — предельное дерзанье».
«Вера — признак здоровой души».
У Вячеслава Ивановича до Зиновьевой-Аннибал[36] была жена[37], от которой осталась дочь. Они жили в другом городе. Дочь душевнобольная. В. Ив. вспоминал: «Моя чудесная первая нежность. Я был студентом, когда мы целовались в темном коридоре».
«До встречи с Лидией Дмитриевной я не знал, чем может быть чувство. Она очень мучительно умирала, задыхалась»[38]. (Взволнованно ходит по комнате.)
«И я, и она после нашей встречи увлекались другими. По закону всемирного тяготенья в круг больших светил попадает много мелких планет».
«Прощаясь на ночь с дочерью, мы говорим: „Мама с тобой“».
Вера Константиновна[39] (третья жена В. Ив.) приезжала ко мне на Фили, смотрела снятую мною для них дачу. Она тогда была стриженая, бледная, больная туберкулезом. Осенью она умерла[40]. В. Ив., как было у них условлено, вымыл ей ноги после смерти, как бы символично готовя ее к дальней дороге.
Вера Константиновна говорила: «Я видела много стран, Россия — красива щедростью широты». Она рассказывала, как в лыжном пробеге получила первый приз. Как у них жила молодая англичанка, требовавшая обильного и разнообразного menu. Это было трудно, «зато живая Англия».
Дочь Лидия[41] — композитор и преподаватель гармонии в Римской консерватории. Исполнялись ее симфонии на концертах, шла ее опера «Похищение свекрови».
В. Ив. говорил: «Со взрослой дочерью приятно пройти по улице рядом».
Гумилев говорил: «В. Ив. стеснялся своего брака с падчерицей и, когда она ждала ребенка, уехал в Италию[42]. Но мы и не думали осуждать его».
Вячеслав Иванович принадлежал к ряду людей, чья красота расцветает к старости. В зрелом возрасте он был массивен, рыжеволос. В более поздние годы он сохранил внушительность в соединении с тонким изяществом. Черты его лица обострились и приобрели особую выразительность. Голос его доставлял чисто музыкальное удовольствие, он отличался светлой тональностью, гибкостью и, если это понятно, — высокой целеустремленностью. Замечательна была игра его жестов и поз. То женственно-нежные движенья, то младенчески-беспомощные, то передающие оттенки иронии и язвительности, то непроницаемо-сдержанные. По словам знакомых, он чрезвычайно мужественно и благородно переносил горе утраты Зиновьевой-Аннибал, не падал духом, не жаловался, не изменял высокой вере.
«На безнадежное свиданье
Иду с надеждой, все земной, —
Хоть знаю: на мое рыданье
Зов не откликнется родной.
Но розу алую, живую
Кладу к подножию креста.
И чьи-то, мнится, поцелую
В земле ответствуют уста».
«Сог ardens»[43].
