РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая
Из трюмов барж и из красных товарных пульманов сотнями, тысячами неуклюже выбирались новобранцы и «запасные». Вагонами поступало обмундирование, снаряжение, оружие. Списочный состав трех полков приблизился к штатному. За городом, среди лугового разнотравья, невдалеке от опушки мелколесья, возник палаточный лагерь. Была там и палатка начсостава Первого полка дивизии, куда Рональд Вальдек назначен был ПНШ-5[2]. Этому назначению, оговоренному как временное, предшествовала неприятная беседа с начальником штаба, полковником Евдокимовым. Пожилой кадровый военный, поручик старой русской армии, он держал себя с Рональдом сухо, будто не беседовал, а допрашивал:
— Ваша национальность?
— Русский, товарищ полковник.
— Почему же фамилия нерусская?
— Унаследована от дальних предков, давно обрусевших шведов.
— А имя Рональд? Тоже... от дальних предков?
— В деревне Заречье, Ивановской области, прошлым летом я встретил среди крестьянских ребятишек трех Робертов, двух Эдуардов и одного Рональда. Все это — почерпнуто из отрывного календаря Госполитиздата.
— В дни вашего младенчества еще не существовало отрывных календарей Госполитиздата. Для людей русских существовали святцы, в коих ни единого Рональда не обреталось. Стало быть, крестили вас, надо полагать, не по православному а по немецкому обряду... Где сейчас ваши родные?
— Мать эвакуирована в Куйбышев с семьей моей замужней сестры Вики. Супруг ее — старый большевик, видный партработник Тихий Владимир Евсеич[3].
— А ваш отец?
...К этому вопросу Рональд Вальдек готовился с тайным страхом. Признаться? Дескать, осужденный враг народа! Это значило бы тут же вылететь из списков части. А душа-то просится туда, где решается судьба Отчизны!..
— Отец у меня умер. У нас с ним вообще-то было мало общего.
— Почему?
— Он не одобрял моей женитьбы, и мы... мало общались друг с другом...
— А где он умер? Где похоронен?
(Знают они, что ли, правду? Ведь не знают же? Может, про это всех выспрашивают?)
— В Москве. Похоронен на Введенском кладбище.
— Репрессированные родственники у вас есть?
— Не-ет.
Чтобы отвлечь собеседника от этой скользкой стези, Рональд достает старые свои воинские документы, еще из Отдельного батальона связи. Есть там и характеристика (для вступления в партию). Полковник углубился в чтение.
«Был одним из лучших в массовой работе... Отличник боевой и политической подготовки... Руководил батальонной школой партпроса.
Отличился при тушении пожаров, в условиях, приближенных к фронтовым... Премирован м/к ВИНТОВКОЙ... Премирован полным собранием сочинений В.И, Ленина...»
— Почему же остались беспартийным? Почему не возобновили заявление?
— Решил сделать это опять в армии. При очередных сборах. Потому что мне, педагогу, то есть служащему, пройти в гражданских условиях было маловероятно.
— Хорошо. Временно зачислим вас в Первый полк, помначштаба пять, по штабной-шифровальной службе, сокращенно — ПНШ по ШШС...
Что же, и на том спасибо полковнику Евдокимову. Тягостное чувство, оставленное в душе этой беседой, понемногу развеивалось. И день, и часть ночи занимала служба. Начальник штаба полка капитан Полесьев поручил Рональду «учебную часть». Новый ПНШ контролировал занятия в ротах и взводах, готовил, вместе с комбатами, первые батальонные учения. Рональда поразила слабая подготовка комсостава — не только младшие, но и средние командиры плохо читали карту, забыли уставы, были беспомощны на политзанятиях и лишь строевую подготовку кое-как могли вести с новобранцами. Лужайки под солдатскими сапогами превращались в утоптанный и пыльный плац, хрипло и отрывисто звучали команды, в стороне ржали кони, дымили кухни, а еще дальше, под непосредственным наблюдением ПНШ-5 Рональда Вальдека возник полигон, и уже гремели первые винтовочные залпы и короткие пулеметные очереди.
Когда начштаба полка убедился, что почти весь комсостав в батальонах, ротах и взводах плавает по военной топографии, совершенно не умеет вести глазомерную съемку местности, делать разбивку огневых точек, окопов и составлять стрелковые карточки, пришлось, по предложению Рональда, устроить батальонные топографические курсы, обязательные для командиров всех рангов в полку. Занятия поручены были Рональду, командиру пулеметной роты Андрееву, ПНШ-2 — старшему лейтенанту Захарову и адъютанту Третьего батальона лейтенанту Цветаеву, очень грамотному и толковому командиру. Однажды эти занятия посетил полковник Евдокимов. Он побывал во всех группах и дольше всего задержался в той, где Рональд Вальдек учил командиров глазомерной съемке и боевым графическим документам. Полковнику занятия понравились, он велел в других группах вести их по Рональдовому образцу.
— Где так хорошо изучили военную топографию, товарищ Вальдек?
— В Кавшколе им. Буденного и на курсах планировщиков при Моссовете, товарищ полковник!
— За хорошую инициативу объявляю вам благодарность!
— Служу Советскому Союзу!
Если выпадала Рональду минута передышки, он делился впечатлениями с лейтенантом Арсеньевым, вновь назначенным командиром полкового взвода связи. Арсеньев высказал предположение, что дивизии придется воевать либо под Москвой, либо под Ленинградом, и отъезд на фронт близок!
Роты и взводы получили табельное стрелковое оружие. Командирам выдали личное: до комбатов и старших политруков —пистолеты ТТ, а кому не хватило, тем — офицерского образца наганы. Рональд к раздаче опоздал, ему достался надежный тульский наган под номером НР-106. Патронов приказано было пока не выдавать — командование опасалось драк и ранений. В солдатские книжки и офицерские документы вписали номера закрепленного оружия и все снаряжение — плащ-палатку, флягу, саперную лопату, противогаз... Для хранения винтовок, ДП («Дегтяревский пулемет ручной»), а также секретных огнеметов, выданных в чехлах химвзводу, пришлось спешно устроить переносные стойки-пирамиды, чтобы служили и в лагере, и в вагонах, коли будут машины... Кстати, хороших столяров и плотников было среди запасных много больше, чем хороших стрелков, и особенно пулеметчиков. Спешно превращать плотников в автоматчиков, гранатометчиков и даже снайперов было теперь главной задачей Рональда Вальдека в предотъздные дни августа 41-го...
В душе он считал себя глубоко штатским человеком, но теперь радовался, что следовал «на гражданке» доброму народному завету: «На Бога надейся, а сам — не плошай». Вальдек-отец часто повторял сыну: «Бог-то Бог... да сам не будь плох!»...
Алексей Вальдек с честью прошел всю Первую мировую войну под русским знаменем и под конец этой войны понял, что проиграна она Россией именно из-за несоблюдения древнего завета. Россия пришла к катастрофе через ничем не оправданное военное поражение — ее правительство и генералитет слишком понадеялись на небесное покровительство богоизбранному православному воинству. Но не простил Бог тому, кто оказался перед сильным врагом «плох»! Кто не умел противопоставить ненасытным германским пулеметам и орудиям ни хитроумный огневой маневр, ни стратегические охваты и тактические ловушки, а лишь новые и новые горы православного пушечного мяса... Не простил Бог виновникам тех потерь, того вдовства, того сиротства в народе!.. Отголоски этого мифа благодатной непобедимости Рональд ощущал и поныне, только благодать и избранность понимались по-новому. Дескать, у какого западного пролетария поднимется рука против Красной Армии страны Советов, первого в мире государства рабочих и крестьян!
