Андрей Разин - Зима в стране "Ласкового мая"
Пакет денег, помеченных ОБХСС, уже лежал у меня в кармане, но мне было сказано, что всю операцию надо проделать где-то в удобном месте, например, у Центрального телеграфа. Кажется, в уголовном розыске любят внешние эффекты.
Когда я шел на это рандеву, на душе было гадко — не по нраву все эти маскарады. Но когда вспоминал наглую улыбку Веденкина и его разглагольствования о том, что "все схвачено", мне хотелось побыстрее довести дело до конца. Уж очень надоели эти жирующие молодцы, прикрывающиеся высокими организациями и пускающие в ход красного цвета удостоверения.
"Место встречи изменить нельзя"… Я тоже чувствовал себя участником грандиозной чекистской операции, превратившись неожиданно из дичи в охотника.
Веденкин подошел вовремя, получил от меня пакет, похвалил, сделал ручкой и спустился в подземный переход. Я остался с разинутым ртом.
Однако умеют, когда захотят, славно работать наши сыщики. Оказалось, и влюбленная парочка, сидевшая на ступеньках перехода, и дряхлый старик с коляской, и скучающие молодые парни кавказского вида — все это был камуфляж. Все вдруг пришло в движение, все вдруг кинулись и вмиг скрутили бесстрашного Воинова — Веденкина и препроводили к черному лимузину.
С этого эпизода в моем уголовном деле наступил перелом.
И хотя я по-прежнему обивал пороги прокуратуры, а по стране все так же безнаказанно, пользуясь моей занятостью, раскатывали наши самозваные двойники — левые "Ласковые май", все-таки перемены к лучшему наметились. Шерешовец уже не кричал на меня, перестал грозить арестом и даже пару раз обратился на "вы". Меня это обнадежило.
А тут еще пошли ценные новости. Москва, как известно, большая деревня, и новости циркулируют беспрестанно.
У следствия после эйфории стали возникать сомнения по так называемому избиению Филинова. Во всяком случае, несмотря на легкость, с которой наблюдательный журналист опознал в Грозине налетчика, оказалось, что у того есть алиби и товарищ Филинов, очевидно, немножко навел тень на плетень. У юристов это, видимо, называется как-то по-иному, положим, оговором, но существенным было то, что следователи вдруг заколебались. Правда, дело Филинова было лишь предлогом для того, чтобы спрятать Грозина в "клетку", потому что его, в основном, спрашивали все о тех же "разинских миллионах". Но поскольку Грозин не имел понятия ни о Филинове, ни о чем другом, то на него попросту махнули рукой и забыли. Пока народные депутаты в Кремле дебатировали относительно прав человека вообще, просто человек, конкретно Анд-рюша Грозин, сидел на нарах и пел "Белые розы". Не исключаю, что в положении заброшенного арестанта он сидел бы и сидел бог весть сколько, но всполошились родители и приехали из Иркутска в Москву. В прокуратуре удивились:
— Такого не знаем. Идите в милицию. В милиции удивились еще больше:
— Идите в прокуратуру.
Грозин-старший прибежал в горком партии, и на следующий день Андрея выпустили с туманным обещанием "разобраться".
С Рашидом Дайрабаевым поступили еще круче.
— Если ты не сдашь нам Разина, — сказали ему, — мы тебе создадим курортные условия.
И создали. Бросили Рашида в камеру к педерастам, откуда Рашид смог вырваться только после того как вскрыл себе вены. И все это, уважаемые читатели, происходило не в каком-нибудь ОЗЕРЛАГе времен бериевского беспредела, а в нашем советском следственном изоляторе под пристальным надзором "законника" Шерешовца. Вообще-то Дайрабаев оказался настоящим мужиком и не опустился до клеветы. Методы Шерешовца и его подручных не сработали. Упечь Разина за решетку оказалось не так-то просто.
И Дзержинская прокуратура отыскала еще одну зацепку. В один прекрасный день на месте Шерешовца оказался другой следователь, который встретил меня так горячо, будто соскучился. Завязалась дружеская беседа.
— А где Шерешовец? — поинтересовался я осторожно.
— Перевели, — беспечно отозвался следователь, — в городскую прокуратуру.
Вот так понизили! Или поощрили?.. Не поймешь…
Через день ко мне пришел Рашид. Похудевший килограммов на двадцать и полностью затравленный. Первое, что он произнес, было слово "постановление". Я взял это самое постановление, отпечатанное на фирменном бланке, и прочитал, что "гражданин Дайрабаев освобожден из-под стражи, а дело против него прекращено ввиду… недоказанности". Следователь, подписавший это постановление, сказал потрясенному Рашиду:
— Я вас, молодой человек, не сажал, спрашивайте, как вам быть дальше, у Шерешовца.
Но Шерешовец теперь — птица высокого полета, и вряд ли опустится до объяснений и расскажет, по какому праву человека два месяца держали в камере, обрекли на мучения, опозорили. Что для таких следователей-энтузиастов переживания какого-то там Рашида Дайрабаева? Что для них соцзаконность, если они чуть было не раскрыли "дело века", чуть ли не посадили самого Разина и конфисковали его миллиарды! Грустная история…
С Фоминым, другим моим администратором, товарищи юристы тоже облапошились, но так же сделали все, чтобы списать дело на "недоразумение" и самим уйти от ответственности.
Странные дела творятся во времена перестройки…
Вот такой сложился для "Ласкового мая" тот неласковый год. В самых последних числах декабря я пришел в до боли знакомое здание, где мне с радушной улыбкой сказали: "Мы вам письмецо направили".
Я уже упоминал о нем в начале — о конверте из прокуратуры Дзержинского района с признанием полного фиаско следствия, абсурдности всех выдвинутых обвинений.
Из всех, с кем я столкнулся в Дзержинской прокуратуре, самым симпатичным был прокурор Севрюгин. Вдумчивый, спокойный, рассудительный человек. И надо так случиться, что именно с ним случилась трагедия, на него обрушился серп разгулявшейся преступности. Летом 1990 года, прямо в служебном кабинете, прокурор был убит каким-то маньяком. Об этом много писали в газетах…
За окном падали невесомые снежинки, сочельник обещал быть насыщенным. Передо мной лежали газеты с результатом "Хит-парада-89".
Оказывается, несмотря ни на что, "Ласковый май" стал абсолютным чемпионом, одиннадцать месяцев возглавляя список популярности.
Но слава — хрупкий сосуд…
Если положить на одну чашу весов нашу популярность, то на другой, например, окажется могучий залп Ленинградского телевидения, произведенный устами обаятельнейшего Александра Невзорова, несколько раз потрясавшего меня невероятными подробностями моей жизни. От него я узнал, что мною украдено полтора миллиона. Из его "600 секунд" выяснил, что я был арестован в одной из Ленинградских гостиниц за фарцовку импортными дамскими трусиками.
