Роберт Масси - Николай и Александра
Получивший название Северной Венеции, Вавилона снегов, Санкт-Петербург был европейским, а не русским городом. По архитектуре, стилю, нравам и мышлению он принадлежал Западу. Особенно заметными были здесь итальянские мотивы. Выписанные в Россию Петром I и его наследниками итальянские архитекторы Растрелли, Росси, Кваренги спроектировали величественные дворцы в стиле барокко, выкрашенные в красный, желтый, салатный, синий с белым цвета, разместив их среди прекрасных садов вдоль широких, уходящих вдаль проспектов. Даже менее внушительные постройки окрашивались, отделывались лепниной и украшались, точно в южных городах. Громоздкие казенные строения выглядели не такими массивными благодаря красивой формы окнам, балконам, портикам. Величественный Казанский собор в Петербурге представлял собой точную копию римского собора Святого Петра.
Несмотря на свой средиземноморский стиль, Петербург был северным городом, и, благодаря его географическому положению, изменение освещения в зависимости от времени года создавало неожиданные эффекты. Зимою рассветало чуть ли не в полдень, а темнело уже через пару часов. Студеные ветры и метели, не встречая на пути преград, обрушивали свою ярость на стены и окна дворцов, заковывали поверхность Невы в прочный ледяной панцирь. Иногда унылое однообразие зимы скрашивал погожий денек. Голубело усеянное серебряными блестками небо, кристаллики снега на ветвях деревьев, крышах домов и золоченых куполах храмов сверкали на солнце так ярко, что было больно глазам. Зима уравнивала всех. И царь, и министр, и священник, и мастеровой – все закутывались до самых глаз, а придя домой, тотчас кидались к кипящему самовару.
Если зима в Петербурге – темное время года, то летом света хоть отбавляй. Двадцать два часа в сутки светло, как днем. Лишь к одиннадцати вечера яркие краски тускнеют, вместо них появляется полусвет, отливающий серебром и перламутром. Полусвет этот окутывает город, и он засыпает. Но полуночники, взглянув на восток, могут заметить на небе розовую полоску – предвестницу нового дня. Летом в Северной столице бывает жарко. В распахнутые окна врывается ветерок, дующий с реки, принося с собой солоноватый запах моря и смолы, ароматы специй, стук колес экипажей, возгласы уличных разносчиков, перезвон колоколов расположенной неподалеку церкви.
В 1894 году Петербург все еще следовал предначертаниям Петра I. Он был центром всего самого передового, самого умного и зачастую самого циничного, что было в жизни страны. Здесь выступали знаменитые оперные певцы и артисты балета; симфонические и камерные оркестры исполняли произведения Глинки, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского и Чайковского; петербуржцы читали Пушкина, Гоголя, Достоевского, Тургенева и Толстого. Но светское общество говорило по-французски, а не по-русски, и лучшие туалеты и мебельные гарнитуры выписывались из Парижа. Русская знать отдыхала в Биаррице, в Италии, на Ривьере, предпочитая их огромным родовым поместьям, откуда управляющие присылали своим господам деньги для развлечений. Мужчины ходили на скачки, играли в карты в клубах. Дамы спали до полудня, вызывали парикмахеров, затем отправлялись на прогулку на Острова. Завязывались любовные интриги, в гостиных с наслаждением предавались сплетням.
Каждый вечер представители высшего света отправлялись в великолепный голубой с золотом Мариинский театр, чтобы посмотреть спектакль Императорского балета, или во Французский театр, где чересчур декольтированные дамы выставляли напоказ свои драгоценности. После спектакля дамы, сопровождаемые кавалерами, кутаясь в меха, садились в легкие санки и неслись в ресторан «Кюба» ужинать и танцевать. «Раньше трех утра никто не думал уходить, а офицеры обычно засиживались до пяти… когда небо покрывалось перламутровыми, розовыми и серебристыми красками».
Сезон веселья в Санкт-Петербурге начинался в Новый год и продолжался вплоть до Великого поста. Все эти долгие зимние месяцы столичная знать кружилась в вихре развлечений. Концерты, банкеты, балы, балеты, оперы, приемы, ночные пиры… Все устраивали приемы, все ходили на них. Офицеры в блестящих мундирах, в орденах и медалях, старые дамы в белых атласных платьях с фижмами толпились в гостиных с высокими потолками. Подходили слуги с подносами в руках, на них стояли бокалы с шампанским, блюда с осетриной, паштеты, фаршированные яйца, три вида икры.
Устраивались «белые» балы, на которых юные девушки в белоснежных платьях танцевали с молодыми офицерами кадриль под присмотром бдительных наставниц, усевшихся в золоченые кресла с высокими спинками. Для молодых женатых пар устраивались «розовые» балы, где молодежь кружилась в вальсе, слушала цыганскую музыку, блистая драгоценными украшениями и щеголяя синими, зелеными, алыми мундирами. «Казалось, будто у тебя на ногах крылья, а голова где-то среди звезд».
В разгар сезона утром дамы надевали драгоценности, шли в церковь, принимали за обедом гостей, пополудни отправлялись на прогулку, затем возвращались домой, чтобы успеть переодеться к балу. Самые великолепные балы устраивала в Зимнем дворце императорская чета. Во всей Европе не было дворца, более подходящего для всеобщего веселья. Там было множество залов – огромных и высоких, как собор. Гигантские колонны, облицованные яшмой, мрамором и малахитом, подпирали украшенные золоченой лепниной потолки, с которых свешивались огромные хрустальные позолоченные люстры. В стылые январские ночи все три здания Зимнего дворца были залиты светом. К подъезду подкатывали всё новые и новые экипажи. Отдав швейцарам шубы и шинели, прибывшие поднимались по белым мраморным лестницам, покрытым пушистыми коврами. Бесконечные ряды пальм стояли на главной лестнице и вдоль стен галерей.
Залы заполнялись «придворными чинами, иностранными дипломатами, офицерами гвардейских полков и восточными владыками. Их блестящие формы, шитые серебром и золотом, являлись великолепным фоном для придворных нарядов и драгоценностей дам, – вспоминал великий князь Александр Михайлович. – Кавалергарды и конногвардейцы в касках с императорским двуглавым орлом и казаки Собственного Его Величества конвоя в красных черкесках стояли вдоль лестницы и при входе в Николаевский зал. Залы украшались бесчисленными пальмами и тропическими растениями, доставленными из придворных оранжерей. Ослепительный свет больших люстр, отраженный многочисленными зеркалами, придавал всей картине какой-то волшебный характер…
Вдруг вся толпа замирала. Появлялся обер-церемониймейстер и три раза ударял об пол своим жезлом, чтобы возвестить начало высочайшего выхода.
