Алексей Карпов - Батый
— Ты повелеваешь первому говорить Чжочию (Джучи. — А. К.)! — воскликнул он, обращаясь к отцу. — Уж не хочешь ли ты этим сказать, что нарекаешь Чжочия? Как можем мы повиноваться наследнику меркитского плена?
Это было оскорбление, стерпеть которое старший из Чингисидов не мог. Братья схватились друг с другом, едва не завязалась драка, и вельможи насилу сумели растащить их. Оскорблён был и Чингисхан.
— Как смеете вы подобным образом отзываться о Чжочи?! — обратился он к сыновьям. — Не Чжочи ли старший из моих царевичей? Впредь не смейте произносить подобных слов!3
Но нарекать Джучи наследником своей державы после этого случая он не решился. Не стал отцовским наследником и оскорбивший брата Чагатай. Своим преемником Чингисхан объявил третьего сына от Борте Угедея, сделав возможным в дальнейшем вступление на престол любого достойного потомка — но только от четырёх старших братьев.
Вражда между Джучи и братьями Чагатаем и Угедеем давала о себе знать и позднее. (Между ними «всегда были препирательства, ссоры и несогласие», — сообщает Рашид ад-Дин; с Тулуем же, напротив, Джучи ладил.) Затем вражда эта перейдёт по наследству к их сыновьям и внукам. С её проявлениями мы столкнёмся и в биографии Джучиева сына Бату. Правда, нам не известно ни одного случая, когда Бату открыто бы попрекали происхождением отца, — что и неудивительно, ибо после смерти Чингисхана подобные попрёки могли быть восприняты как оскорбление памяти великого основателя рода. И всё же тень «меркитского плена», несомненно, витала над старшим из Чингисовых внуков.
Не только обстоятельства появления на свет, но и обстоятельства смерти отца Бату Джучи загадочны. Известно о том, что в конце жизни он рассорился с отцом. Как рассказывает Рашид ад-Дин, после совместного завоевания братьями Хорезма в 1221 году Чагатай и Угедей прибыли с дарами к отцу в крепость Таликан (в Афганистане), в то время как старший, Джучи, направился в сторону Иртыша, «где находились его обозы, и присоединился к своим ордам». По словам персидского историка, уже тогда Чингисхан поручил своему старшему сыну выступить в поход на северные страны, однако Джучи «уклонился от участия в этом деле». Это вызвало гнев отца. Но всё объяснялось, оказывается, болезнью Джучи. Ещё несколько раз отец призывал его к себе, но Джучи, ссылаясь на болезнь, не приезжал. А дальше старший сын «повелителя Вселенной» стал жертвой не то недоразумения, не то ловко подстроенной интриги. Некий человек из племени мангутов проезжал вблизи его кочевий; Джучи же, «перекочёвывая, шёл от юрта к юрту и таким же больным достиг одной горы, которая была местом его охоты. Так как сам он был слаб, то послал охотиться охотничьих эмиров». Увидав скопище знатных охотников, мангут решил, что среди них находится и Джучи. А потому, когда он прибыл к Чингисхану и тот спросил его о болезни сына, отвечал: «О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой». Вообразив, что Джучи открыто пренебрегает отцовскими повелениями, Чингисхан «приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону и чтобы впереди всех отправились Чагатай и Угедей, и сам собирался выступить в поход вслед за ними». Но тут пришло скорбное известие о смерти Джучи, крайне опечалившее отца, а затем, после проведённого расследования, открылась и ложь мангута «и было доказано, что Джучи был в то время болен и не был на охоте». Так рассказывает Рашид ад-Дин4, и это, надо полагать, более или менее официальная версия смерти Джучи. Но не всё из рассказанного внушает доверие, и мы в точности так и не знаем, была ли болезнь Джучи действительной или мнимой и она ли на самом деле стала причиной его внезапной смерти.
Другой персидский историк, современник нашествия монголов на Среднюю Азию и Афганистан ал-Джузджани, сообщает о том, что Джучи действительно восстал против отца. Впрочем, и его рассказ кажется слишком тенденциозным. Вынужденный бежать от монголов в Индию к делийскому султану, ал-Джузджани ненавидел разорителей своей родины, а рано умерший Джучи, победитель хорезмшаха, проливший море крови при взятии Хорезма, представлен у него едва ли не другом мусульман, готовым пойти на союз с побеждёнными, что вряд ли может соответствовать действительности. Когда Джучи «увидел воду и воздух Кипчакской земли, — пишет ал-Джузджани, — то он нашёл, что во всём мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих. В ум его стало проникать желание восстать против своего отца; он сказал своим приближённым: “Чингисхан сошёл с ума, что губит столько народа и разрушает столько царств. Мне кажется наиболее целесообразным умертвить отца на охоте, сблизиться с султаном Мухаммедом (хорезмшахом, то есть правителем Хорезма. — А. К.), привести это государство в цветущее состояние и оказать помощь мусульманам”». О замыслах брата стало известно Чагатаю. Тот донёс обо всём отцу. Узнав об этом, Чингисхан послал своих доверенных лиц отравить Джучи, что и было исполнено5. Намёк на отравление Джучи по повелению отца видят и в поздней монгольской летописи — так называемом «Алтан Тобчи» («Золотом сказании»), составленном учёным ламой Лубсаном Данзаном в XVII столетии6.
Навязчивое упоминание в этих, столь различных по содержанию рассказах имени Чагатая позволяет предположить, что последний и в самом деле имел какое-то отношение к гибели брата или по крайней мере к возбуждению ненависти между ним и отцом. О насильственной смерти старшего сына Чингисхана — но не об отравлении! — косвенно может свидетельствовать и исследование предполагаемого мавзолея Джучи (находящегося на реке Кенгир, в Улытауском районе Карагандинской области Казахстана, в 50 километрах к северо-востоку от Джезказгана): при вскрытии захоронения были обнаружены останки человека, у которого отсутствовали кости правой руки. Впрочем, подтверждает это и ещё одну версию смерти старшего сына Чингисхана, сохранившуюся в народных, степных преданиях о нём; рассказывали, будто Джучи погиб во время охоты на куланов: то ли всё-таки от руки подосланного к нему убийцы, то ли от неудачного падения с коня, то ли растерзанный каким-то особенно могучим куланом, который стащил его с коня и оторвал ему руку7.
Смерть Джучи случилась в феврале — марте 1227 года, за полгода до смерти самого Чингисхана. К тому времени Бату было, вероятно, немного за двадцать — по монгольским меркам, возраст ещё весьма молодой. (Точная дата его рождения неизвестна; с наибольшей вероятностью её следует отнести к 1205/06 году или немного более позднему времени8.) Бату был вторым сыном Джучи; имя, данное ему при рождении, значило по-монгольски «сильный», «крепкий»9 — очевидно, именно таким хотел его видеть отец. Бату уступал старшинство своему брату Орде, первенцу Джучи. Тем не менее по воле самого Чингисхана именно он был провозглашён наследником отца и главой его улуса. «Чингисхан посадил» Бату «на престол на место его отца», — кратко сообщает ал-Джузджани. По сведениям более поздних тюркских источников, Чингисхан послал в улус Джучи своего младшего брата Тэмугэ-Отчигина — хранителя семейных традиций — с тем, чтобы тот возвёл Бату на отцовский престол и исполнил все положенные при этом церемонии. «…Младшим его братьям и эмирам вели быть в повиновении у него, — так будто бы наставлял Отчигина Чингисхан. — Если его братья и эмиры не будут держаться этого распоряжения, то ты останься там и мне доноси о тамошних делах; мы примем на себя заботы об устройстве их». Отчигин прибыл во владения Бату и был принят со всеми подобающими почестями. «По прошествии трёх дней, — рассказывает в «Родословном древе тюрков» хивинский хан и историк XVII века Абу-л-Гази, широко использовавший тюркские предания и родословные, — Отчигин посадил Бату-хана на отцовском престоле, младшим братьям и эмирам Бату-хановым передал слова, сказанные Чингисханом; весь народ изъявил покорность им. При этом сделали большой пир: по монгольскому обычаю Бату-хану поднесли чашу, и также Бату-хан подал им чашу и раздал много даров»10.
