Алла Сурикова - Любовь со второго взгляда
Устроилась в театр. Но совсем не актрисой, а машировщицей — очищала старые декорации от красок.
Одно время работала грузчиком в магазине наглядных пособий. Там же ловила жуликов. Магазин тыльной стороной выходил к рынку, и рядом с нами гнездились всякие бомжи. Они то и дело пытались у нас что-нибудь стащить — то глобус, то фотоаппарат, то химикаты. И мы со стариком директором вприпрыжку гонялись за ними. Иногда догоняли. Иногда боялись догнать. Там же, среди жуликов, веников и наглядных пособий, начала пописывать стихи…
МатлингвистикаВскоре я перевелась в Киевский университет — поближе к родителям.
Вечером училась на отделении русского языка и литературы филфака. Днем ходила заниматься математической лингвистикой у знаменитого профессора Льва Аркадьевича Калужнина.
Он приехал из Германии. Ему дали кафедру высшей алгебры и математической логики. Тогда была «оттепель». И его мама, старая русская дворянка киевского происхождения, решила умереть на родине. Потом «оттепель» растаяла, и кафедру у Калужнина забрали. Под тем предлогом, что он не знает украинского языка. Калужнин блестяще знал английский, французский, немецкий. Понимал еще на пяти языках. Но вот украинский… Оказалось, что для математики украинский — важнее.
Калужнин организовал при мехмате отделение математической лингвистики. Я пришла к нему: идеи матлингвистики, машинного перевода, «линкоса» (языка для космических сообщений) меня заворожили. Я даже работала на кафедре у Льва Аркадьевича. Называлась инженером.
Вообще мне хотелось заняться всем сразу. Еще и семиотикой, семантикой, психолингвистикой…
Моя тема в психолингвистике называлась «Речевые нарушения и их локализация». То есть выявление тех пораженных участков мозга, которые отвечают за то или иное нарушение речи.
Это было очень интересно. До одного случая. В поисках материала для научной работы я пришла в больницу, в нейрохирургическое отделение. И увидела красивого синеглазого парня. Его звали Костя. У него обнаружили опухоль в правой части головного мозга. Из-за этого была нарушена речь. Он смотрел на меня своими синими всепонимающими глазами и не мог связать слова в предложение. Я тихо ушла плакать. И в эту науку больше не вернулась.
Не потому, что я такая хорошая или плохая — я так устроена: чужая боль всегда отзывается во мне болью. Я не могу смеяться, если падает человек. Наверное, поэтому я так последовательно, эгоистично занимаюсь комедией: не могу исследовать человеческие страдания, боли, уродства.
Один преуспевающий писатель однажды мне предложил: давай снимем кино по моей книге. Деньги есть! Я как раз сидела без работы. Прочитала книгу и затосковала: герой ненавидел, блевал, осквернял… И хотя это была вполне читаемая литература, я позвонила писателю и сказала: не буду снимать. Не могу полтора года своей жизни жить с уродом. От твоего героя — бесконечные страдания… Значит, полтора года жизни я должна сознательно обречь себя на муки…
И хотя диплом по матлингвистике я защитила на «отлично», решила свернуть с научной стези. Со временем лингвистику растеряла — мат остался. Но в гомеопатических дозах. Я им не злоупотребляю. Наш педагог на Высших режиссерских курсах, знаменитый режиссер Леонид Захарович Трауберг, говаривал о мате примерно так: «Мат — не роскошь, а прэдмэт сохранения режиссерского здоровья».
…Немножко личного…Итак, с наукой я покончила, а в кино еще не пришла.
Зато у меня родилась Кира, Кирюша, дочка.
Ее отец и мой муж Вадим Суриков был человеком разносторонних увлечений: он танцевал, пел, дружил, занимался гимнастикой и очень любил смотреть футбол. Я тоже на некоторое время стала болельщицей. Вадим не пропускал ни одного матча. Мне пришлось написать за него диплом — он заканчивал медицинский (!) институт.
От Вадима я ушла, когда Кире было три года. Наша семейная жизнь становилась необязательной. Можно жить, а можно разойтись. Ссор не было — были мои обиды, такие же необязательные, как все, что происходило между нами. Мы недозрели тогда до семейной жизни. Когда тихо разводились, у здания суда Вадиму в глаз что-то попало. Из глаза потекла слеза. Я стала бережно и заботливо доставать соринку. Вадим сказал: мы с тобой сейчас больше похожи на влюбленных, чем на разводящихся… Такие отношения у нас сохранились по сей день. Я вообще благодарна всем своим мужьям. Один подарил мне Дочь. Другой — Философский камень. Третий — Веру в себя…
Над свеклою во ржиЯ пошла работать на украинское телевидение. Редактором, корреспондентом.
Помню один репортаж из Винницкой области. Он назывался «Увага! На порози жнива» («Внимание! На пороге жатва»). Мне выдали двух операторов и послали по колхозам: нужно было сделать острый, критический репортаж.
Но я никогда не была в колхозе и не знала, чем пшеница отличается от ржи. К счастью, один из операторов прихватил своего шестилетнего сына. Мы разработали такой сюжет. Мальчик подходил к колхознику, показывал на колоски и наивно спрашивал:
— Дядь, а это что?
— Ну, рожь… — отвечал дядя.
Тут на авансцену выходила я:
— Не могли бы вы рассказать, — и делала широкий жест в сторону поля, — о ваших видах на урожай ржи?
А среди этой ржи тихо ржали операторы.
В каждом колхозе нас пытались задобрить, чтоб не дай Бог мы не «наковыряли» чего-нибудь отрицательного. Ко мне приставили чиновника из райкома. Он таскал в мой номер ящики клубники и букеты роз, сорванных с райкомовской клумбы.
Операторов поили так, что они не то чтобы снять что-то вразумительное — камеру даже поднимали с трудом…
В начале нашего путешествия в каждом колхозе мы только пили и закусывали. Но я же помнила — острое! Критическое!
Сменила тактику. Приезжала в район и покупала местную газету. Выискивала заметки о насущных проблемах района.
Потом приходила к местному начальнику:
— А вот у вас тут что-то с сахарной свеклой не то…
— Та вы шо! — отвечал начальник. — Это було у прошлом годе. Усе у нас вже гарно. Дуже гарно.
Наконец мы попали в один колхоз, где нас почему-то никто не встретил. Мы сами поселились в гостинице. Сами на свои кровные купили себе еды…
На следующий день находим кого-то в сельсовете:
— Вот мы тут должны снять репортаж о готовности вашего колхоза к урожаю. Где председатель?
— В Болгарии отдыхает.
Тогда это прозвучало примерно так же, как сейчас: «Во Флориде играет в гольф».
А на следующее утро перед нашей гостиницей выстроилась шеренга комбайнов. Комбайнеры-красавцы держали в руках снопы густой пшеницы, ржи, овса и Бог знает чего. «Кубанские казаки», одним словом. Выставка достижений народного хозяйства.
