Н. Врангель - Воспоминания. От крепостного права до большевиков
17 октября 1905 г. для него — самый светлый день жизни, он делает попытку выставить вне партий свою кандидатуру в Первую Государственную думу, но не проходит. Русско-японская война становится той гранью, за которой его личная биография почти исчезает, будто поглощаемая общественными событиями. Десятилетие между 1905 г. и началом Первой мировой войны отмечено в «Воспоминаниях» именами Столыпина и Распутина. Начиная с 1914 г. его внимание, судя по «Воспоминаниям», поглощено стремительным движением России к катастрофическому концу.
В 1917 г. Н.Е. Врангелю исполняется 70 лет. Революция 1917 г. для него — «безумие» и «глупость». Его интерпретация приведших к катастрофе процессов может показаться упрощенной, но среди его современников не он один отмечал, что практически с первых дней марта процесс перемен в обществе шел в направлении замены одной тирании другой, что лозунг «грабь награбленное» стал довольно быстро основным содержанием борьбы и пришелся по душе не одним участникам революционного переворота. После декрета о национализации промышленности он бежит из Петрограда, жена остается в городе, в надежде, что ей удастся добраться до Ялты, где находится Петр Врангель со своей семьей, но застревает в Петрограде. В октябре 1920 г. ей удается перебраться в Финляндию, а в 1921 г. она приезжает к мужу в Дрезден. Такова в основных чертах биография Н.Е. Врангеля.
* * *
По настроению и построению «Воспоминания» являются апологией «бесцветной жизни», как Врангель определил свою жизнь в одном из редких, личного плана отступлений книги. Эго не исповедь, не рассказ о становлении, хотя элемент жанра становления в скрытой форме в его автобиографии присутствует. Прежде всего эта книга — апологетическое, беллетризированное и драматизированное повествование, оформленное в терминах и образах отталкивания от объективных факторов и обстоятельств собственной жизни автора и российской действительности. Форма, выбранная мемуаристом для рассказа о своей жизни, максимально приспособлена для создания индивидуализированного портрета, без необходимости сколь-нибудь детального самоописания. «Воспоминания» разбиты на большое количество небольших глав и главок, каждая из которых представляет собой относительно законченное повествование. Многочисленные рассуждения историографического характера и зарисовки — портретов, происшествий — регулярно вторгаются в биографический нарратив. Извлеченные из памяти благодаря своему романтическому, красочно-бытовому или поучительному характеру, главы-зарисовки иногда выполняют в тексте функцию иллюстраций к рассуждениям, иногда заменяют собой описательный биографический материал. На излагаемое в них повествователь смотрит будто со стороны, даже являясь действующим лицом в этих главах. Тексту они сообщают ауру авантюрного повествования, повествователю — отстраненность и элегантную легкость характера. Биографический элемент в главах-зарисовках присутствует, но только как необходимое указание на происхождение той или иной истории.
Второй важной структурной особенностью «Воспоминаний» является наличие в них значительного пласта прямой речи — диалогов и монологов. Что вспоминающий человек к концу жизни не всегда точно помнит даже многие факты, не говоря о разговорах, хорошо известно. Помимо того, что прямая речь выполняет чисто повествовательную функцию, заменяя собой объяснения, она часто образует дополнительный сюжетный план. Диалог создает образ (явления, события, настроения), который иначе никак не описывается и не называется. Анализ контекста историй, диалогов, описаний и проч. может сообщить многое о самоощущении мемуариста. Но обстоятельного, синтаксически оформленного рассказа о себе — с рефлексией по поводу прошлого, с самооглядкой, самоанализом — в воспоминаниях нет. Обстоятельный рассказ о своей жизни заменен историями, нередко анекдотического характера, и прямой речью.
Теперь вернемся к проблеме разных версий «Воспоминаний».
Анализ редакторских изменений в тексте (удаление ряда биографических данных, популистские идеи, стремление «улучшить» образ повествователя и т. д.) позволяет сделать ряд предположений о целях редактирования.
То, что явно повышенный интерес издательств к воспоминаниям частного и не особенно примечательного человека наверняка объяснялся не личностью Н.Е. Врангеля, а деятельностью его сына, Петра Николаевича, главнокомандующего Русской армией, председателя Русского общевоинского союза, представляется вполне очевидным. Столь же очевидно, что почти тотальное табуирование биографии Н.Е. Врангеля было вызвано желанием — самого ли мемуариста, редактора ли — не включать в русское и французское издания ничего, что способно было бы вызвать неизбежные пересуды о семье, ставшей ко времени появления мемуаров известной. Желание не включать в текст «Воспоминаний» материал, способный потенциально хоть как-то скомпрометировать генерала (и семью), понятно. Но тщательно отредактированный текст наталкивает на мысль, что дело было не просто в желании не предавать гласности отдельные биографические факты, а в сознательном создании иного, «нового» образа отца, что редактор создавал миф, модифицировал текст таким образом, чтобы не только образ отца стал подходящим для того, кем был («правитель России»), стал (надежда широких кругов эмиграции) и кем еще мог быть Петр Врангель, но чтобы и сам текст соответствовал этой задаче. Изменению подвергся не только образ мемуариста, но, насколько это было возможно, образ всех членов семьи и даже отчасти среды. Действительно, когда Н.Е. Врангель начал писать «Воспоминания», он был лицом анонимным; когда он их закончил, он стал отцом сына с мировой известностью. Писавшееся частным человеком неожиданно приобрело дополнительное значение. Из документа, интересного современникам, как интересно всегда мнение другого человека о твоем собственном времени, и потенциально представляющего интерес для историка, текст превращался в документ политической и общественной пропаганды, становился голосом, предстательствовавшим за сына. Так что нет ничего удивительного, что текст биографии потерял свое прежнее значение и стал рассматриваться как потенциальный политический документ 12*.
Это объясняет множество кажущихся случайными и бессмысленными исправлений и изъятий.
Вряд ли удастся узнать, кто создавал русскую и французскую версии, какие формы принимал этот процесс. С большой долей вероятности можно предположить, что сделано это было в кругу семьи. Принимал ли в редактировании участие сам генерал Врангель? К вопросам пропаганды он относился крайне серьезно и так же серьезно заботился о своем образе в глазах потомства. При нимал ли участие в редактировании собственных воспоминаний автор? И этого исключить нельзя по той простой причине, что без его воли ни русская аудитория, ни французская о существовании текста на финском языке просто никогда не узнали бы. Возможно, именно Н.Е. Врангель начал редактирование, т. е. сокращение своего текста, что он его и собрал заново, но дальнейшая работа, прерванная его смертью, была закончена без его участия.
