Владимир Гросман - Хроники незабытых дней
Отступать было поздно и, продолжая играть роль нагловатого плейбоя, я, заявив, что русские найдут водку везде, щелкнул пальцами бармену. Когда на столе появилась запотевшая зелёная бутылка водки, публика зашевелилась. Завладев бутылкой, на правах хозяина, я попытался было её открыть и разлить содержимое по стаканам, но тут случился конфуз.
Справочно (о водке) Мой отец, старый кадровый офицер, предпочитал армянский коньяк. В водке он не разбирался. Когда я, замотавшись на работе, попросил его купить «горючего» мне в командировку, отец, не долго думая, приобрёл в томилинском сельпо две бутылки всенародно любимого сорта «карданный вал». Подозреваю, что при выборе напитка им двигала неистребимая еврейская страсть к экономии, если любая водка дрянь, так зачем переплачивать? Не глядя, я сунул пакет с двумя бутылками в походную сумку и забыл о нём.
Следует сказать, что в стране крепла и ширилась очередная кампания. В этот раз мы имитировали борьбу за экономию, которая, как ни странно коснулась даже водочных пробок. Дорогие сорта — «Столичная» и «Лимонная» выпускались с «винтом» — обычной нарезной пробкой, дешёвые — с плоской алюминиевой крышкой с маленьким язычком, именуемой в народе «кепкой с козырьком». Какой-то экономист, не иначе как «враг рода человеческого» (так называла меня бабушка в особых случаях, например, когда я чуть не спалил барак, раскуривая самокрутку из старого веника), подсчитал, что на «козырьке» можно сэкономить до шести тонн металла в месяц. Крышку начали выпускать без язычка, и пролетариат тут же окрестил её «бескозыркой». Откупорить такую бутылку без специальных навыков было невозможно. Я верю в материализацию мысли и убеждён, что грёбаный экономист скончался в страшных муках, поскольку всё трудоспособное население страны проклинало его круглые сутки, ведь когда в Москве заканчивают пить, во Владивостоке уже начинают.
Эффектно задуманный номер провалился. Водочная пробка не поддавалась. Под рукой не было ничего, чем можно было сковырнуть проклятую «бескозырку».
Я долго терзал крышку ключом, затем, пожалев меня, бутылку забрал негр, причём в его огромной ладони пол-литровая бутылка казалась жалкой четвертинкой.
Старушки из ЮНЕСКО, тряся буклями, время от времени подавали ценные советы и протягивали шпильки. В довершение всего отключился свет, бармен, поставив на стойку свечу, исчез, и помочь нам было некому. Решительный африканец, предложил откусить горлышко бутылки, думаю, у него получилось бы, но тут Питер, которому всё это надоело, принёс из номера перочинный нож. Наконец, чёртову пробку с трудом соскребли и с азартом охотников, заваливших крупную дичь, разлили по стаканам для виски.
После первой бутылки божьих одуванчиков куда-то сдуло, и вторую, откупорив гораздо быстрее, мы прикончили втроём. Позднее к нам присоединился по-военному подтянутый нигериец, видимо, из местных спецслужб и компания перешла на джин.
Удивительно, что творит дешёвая водка с интеллигентными людьми. Я неожиданно для себя вспомнил, вызубренный в институте и давно забытый 116-й сонет Шекспира, и с надрывом продекламировал его ошарашенной публике, Хаас клялся в любви к заснеженной России, нигерийский чекист с непроизносимым именем расхваливал один домик неподалёку «с женской прислугой». Закончилось всё по-русски — объятиями, поцелуями и уверениями в дружбе. Приём удался.
Немного забегу вперёд. В декабре того же года Питер по приглашению нашего Агентства прилетел в Москву. Один вечер провели вместе. Сидели в ресторане Домжура, вспоминали Африку, угощались фирменной вырезкой по-суворовски, пили водку (с винтом). Ужинали втроём — Хаас, Миша и я.
Следующий день был для нас последним в Ифе. Я провёл его в постели, мучаясь от головной боли. Коллеги, основательно отругав меня, отправились демонтировать стенд. Вечером направился в мотель, заверив ребят, что вернусь трезвым. Секретарша-итальянка оказалась права. Посетителями бара были в основном европейцы — преподаватели университета.
Многих из них я видел на выставке, они представили меня хозяину мотеля г-ну Смиту. Вскоре образовалась интересная компания — математик англичанин, физик американец с приёмным сыном палестинцем, который кстати, выглядел старше папаши, художник итальянец и кто-то ещё. Пили пиво, говорили о политике, вечер оказался весьма полезным.
Рано утром, без сожаления расставшись с отелем, взяли курс на Лагос. Обратная дорога пролетела быстро, честно говоря, мы с Димой её просто проспали.
Пообедав у Виктора, решили наведаться в ближайшую сувенирную лавку приобрести что-нибудь на память об Африке. Нас ждало разочарование. Стоимость нигерийской маски из чёрного дерева была неподъёмной, однако основательно поторговавшись, Дима приобрёл тряпочную куклу, якобы для обряда woo-doo, а я, верный своим низменным наклонностям, крошечную бронзовую скульптурку, как говорят художники, пластику малых форм. Она изображала туземную пару, занимающуюся сексом в позе, по определению наших моралистов, оскорбляющей общественную нравственность и человеческое достоинство.
Фигурка и сейчас стоит у меня на каминной доске. Примечательно, что за последние годы дачу обворовывали дважды, но взять раритет постеснялись.
Видимо такова сила настоящего искусства.
Из лавки направились в посольство. Хотелось убедить посла дать шифровку в МИД о невероятном успехе нашей миссии. Существовала такая практика, в особо важных случаях. Копия телеграммы шла в ЦК и, страшно подумать, твоя фамилия могла попасться на глаза заведующего идеологическим Отделом. А вдруг она ему понравится? Правда моя фамилия фигурировала в подобных документах неоднократно, но видимо, никому не приглянулась. Ладно, как, там, у старика О. Хайяма: Не печалься, что меньше других веселился, Будь доволен, что меньше других пострадал.
Пока Дима писал текст телеграммы, меня зазвал к себе экономсоветник и попросил содействия в одном деликатном деле. Оказывается, два дня назад произошло ЧП. Предыстория события такова.
Справочно (о трубе)Через всю Нигерию с помощью Советского Союза прокладывали газопровод. Несколько десятков наших специалистов, в основном сварщиков, двигаясь через джунгли и болота, тянули трубу к побережью Гвинейского залива. Труд был адовый. Можете себе представить каково это выводить идеальный сварной шов, сидя в брезентухе, внутри трубы в африканском климате. Командировка продолжалась полгода, но многие продлевали контракт ещё на шесть месяцев, ведь дома ждали кормильцев с сертификатом на «Волгу». Людей мучили кожные и желудочные заболевания. Здоровье сварщиков стало серьёзной проблемой посольства и аппарата экономсоветника.
