Бастер Киттон - Мой удивительный мир фарса
— Что, чёрт возьми, случилось? — спросил он.
— Не обращай внимания, — ответил Бобби Данн, — всего лишь одно из калифорнийских землетрясений.
(Позже в своём полнометражном фильме «Три эпохи» (The Three Ages) я вызвал много смеха, используя этот эпизод с запиской. Уоллес Бири, главный злодей, писал её, пока я спал за столом.)
Когда Бобби Данн умер, его длинный тощий друг был безутешен. Слим плакал, как ребёнок, и потратил больше денег, чем мог себе позволить, на похоронные венки. По дороге в церковь на траурную церемонию Слим достал свою почту и во время службы нервно вскрывал письма и бегло просматривал их. Он встал в очередь вместе с другими, чтобы попрощаться с покойным, прежде чем закроют гроб. Проходя мимо, он потряс перед лицом усопшего чеком за цветы, только что полученным от флориста.
— Видишь? — всхлипывал он, убитый горем. — Даже после смерти ты дорого мне обходишься, маленький сукин сын.
Тут его ноги подкосились, и он упал бы, если бы мужчина, стоявший рядом, не поддержал его. Слёзы ручьём потекли по длинному лицу Слима Саммервиля, и его почти что занесли в одну из ожидающих похоронных машин.
Сколько себя помню, бейсбол был моей любимой забавой. Я начал играть, как только вырос достаточно, чтобы держать перчатку. Песчаный участок, на котором играют в бейсбол, — первое, что я искал, когда «Три Китона» приезжали выступать в новый город. У нас в Маскигоне всегда была команда, а позже я организовал бейсбольные команды на моей собственной студии и на «Метро-Голдвин-Майер». Я участвовал в Ежегодных играх ведущих комиков, которые несколько лет забавляли Голливуд, и каждый сентябрь изо всех сил старался закончить осенний фильм так, чтобы успеть в Нью-Йорк на «Мировые серии».
Тогда, в двадцатых годах, я взял с собой Маркуса Лоу на одну решающую игру из «Мировых серий». В восьмом тайме «Янки» отставали на одно очко, у них были два человека на базе и Бейб Рут с битой. Казалось, никто в толпе из 65 тысяч напрягшихся фанатов не дышал, когда Маркус повернулся, оглядел набитые трибуны и сказал махнув рукой: «Знаешь, Бастер, это чертовски вредит нашим дневным сеансам!»
Я любил Ежегодные игры ведущих комиков, проходившие в Голливуде, потому что они давали мне возможность сочетать бейсбол и комедию — две великих любви в моей жизни. Но думаю, ни одна из этих игр не могла сравниться с дикими номерами, которые устраивали Роско, Эл Сент-Джон и я в «Бейсбольном парке» Вернона.
У Вернона было право подбирать команду в Лиге Тихоокеанского побережья, позже переместившейся в Голливуд. Пивовар купил клуб и уговорил Роско вложить пару тысяч долларов в организацию. Потом он посоветовал нам сделать маленькое шоу перед игрой, открывающей сезон.
Поначалу Роско был питчером[46], Эл Сент Джон с битой, я — кэтчером и Руб Миллер (однажды бывший «Кистоун копом») — судьёй. Он стоял за нашей базой. После того как Роско сделал два прекрасных броска, которые Руб Миллер называл «мячами», я просигналил Роско, чтобы он дал один высокий. Когда мяч долетел до меня, я пропустил его через руки, и он ударил Миллера прямо в маску. Миллер сделал типичный кистоуновский прыжок в воздух и грохнулся на спину. Его маска откатилась, и он лежал как мёртвый. Хотя мы проигнорировали его и оставили там лежать, он вернулся к жизни прямо перед началом следующего тайма. В нём Эл Сент-Джон постепенно подбирался к территории питчера, каждый раз как Роско начинал размахиваться. Арбакл смущался, останавливался и смотрел, затем снова начинал размахиваться.
Каждый раз, как Сент-Джон делал шажок вперёд, мы оба — я и Руб Миллер — следовали за ним, поддерживая эту заурядную хитрость. Когда Эл Сент-Джон оказывался на полпути к месту питчера, Роско решал, что лучше отойти на пару шагов назад. В итоге он подавал мяч почти со второй базы. Мяч (сделанный из французского гипса на нашей студии) разлетался в пыль, как только Сент-Джон отбивал его.
Питчер Арбакл, кэтчер Китон и судья Миллер искали исчезнувший мяч повсюду: в воздухе, в своих карманах, в штанах объёмистой униформы Роско и под грудным протектором судьи Миллера. Тем временем Эл Сент-Джон мчался к первой базе и там салютовал и раскланивался перед зрителями. Переходя на вторую, третью и, наконец, свою — четвёртую, он останавливался у каждой и проверял реакцию толпы.
Затем Эл снова взялся за биту, и Арбакл размахнулся, но, прежде чем он успел сделать бросок, к его ногам с неба упал мяч. Прошло 5 или 10 минут после того удара. Конечно, это был обычный мяч Лиги Побережья, брошенный нашим невидимым сообщником из-за трибуны. Теперь я пытался поймать Сент-Джона, и начался шум, гам и рукопашная схватка.
Были и другие сюрпризы: например, бита, начинённая порохом, который взрывался, когда Арбакл бил по мячу. Мяч, вертясь, улетал в синие дали бог знает куда, но гораздо дальше, чем от удара Рута, Герига или Мики Мантла. Или маленькая церемония, в которой мы опускали судью Миллера в могилу, вырытую за третьей базой. Затем начиналась игра, открывающая сезон.
Всем игрокам нравилось это шутовство, но не судьям. Они задержали нас четверых после окончания игры и задали жару. Один сказал: «Вы дали игрокам убийственные идеи: к примеру, этот удар в маску судьи. Теперь они постараются осуществить его в течение месяца в каждом бейсбольном парке нашей лиги. Нам придётся отправить на штрафную скамью всех кэтчеров на Тихоокеанском побережье, прежде чем кончится сезон».
Мало у кого из нашей голливудской компании было время получить образование. Думаю, что мы в свои двадцать с лишним лет устраивали выходки, которые должны были делать гораздо раньше, если бы учились в школе или колледже. Мы также много пили, как все молодые люди в стране, раз уж «бурные двадцатые» потонули в бездонной бочке контрабандного спиртного.
Был период, когда вся наша компания, то есть Рос-ко Арбакл, Норман Керри, Бастер Коллиер, Лью Коди и некоторые другие, была отстранена от работы на половине голливудских киностудий. Одна из студий принадлежала Сэму Голдвину, и нас отстранили от неё утром после вечеринки в доме Голдвина, на которой были Керри, Бастер Коллиер и я. Коллиер начал рассказывать о своём поединке с профессиональным борцом, который он делал для фильма. Рассказывая, Бастер почти так же гипнотизировал слушателей, как Вилли Коллиер, его отец. Он вскользь упомянул захват «хаммер-лок»[47], и Фрэнсис Голдвин, жена Сэма, стала задавать так много вопросов о нём, что в конце концов Бастер сказал: «Уйдёт меньше времени, если я покажу его».
Фрэнсис, смеясь, предложила, чтобы он показал на ней. Когда он попытался продемонстрировать миссис Голдвин «хаммер-лок», она начала сопротивляться, и в следующий момент они дрались и катались по всей комнате. Все хохотали и веселились, но неожиданно Голдвин пришёл из другой комнаты, где играл в карты. Он посмотрел, сказал: «Ничего себе!» — и вышел. Норман Керри, стоявший рядом со мной, произнёс: «Ну что ж, Бастер, теперь нас отстранили от ещё одной студии».
