Георгий Чернявский - Эйзенхауэр
Дуайт прилетел в Касабланку на один день. В дополнение к физическому недомоганию и расстроенным чувствам по поводу неудачи наступления в Тунисе он предстал перед Рузвельтом и Черчиллем непосредственно после того, как чуть не погиб: над Атласскими горами его «летающая крепость» стала терять высоту, так как из строя вышли два двигателя, и летчик с огромным трудом дотянул до места назначения.
Рузвельт, страдавший полиомиелитом и разбиравшийся в болезнях, тут же почувствовал, что генерал не в порядке. «Он производит впечатление очень нервного», — сказал президент Гарри Гопкинсу{239}.
Впрочем, Дуайт быстро взял себя в руки, и первое негативное впечатление Рузвельта сменилось сдержанным одобрением доклада главнокомандующего. Черчилль и начальники штабов вооруженных сил обеих стран также позитивно оценили действия Эйзенхауэра. Особое впечатление произвели стремление командующего к максимальной интеграции союзных сил, его усилия по выдвижению на первый план не только американских, но также британских и канадских военачальников. Присутствовавшие были вполне удовлетворены и политическим курсом Эйзенхауэра в Северной Африке, и его отношением (по крайней мере внешним) к «делу Дарлана».
По предложению Д. Маршалла главы союзных государств решили оставить Эйзенхауэра на посту главнокомандующего союзными войсками на африканском театре и полностью подчинить ему британские соединения, до этого имевшие некоторую автономию.
На конференции было решено продолжать наиболее активные действия в «мягком подбрюшье Европы». В качестве первого удара после освобождения Туниса (предполагалось, что это произойдет в ближайшие недели, как только погода позволит ввести в действие основные моторизованные силы) намечалась высадка на острове Сицилия.
Всеми этими действиями, согласно решениям конференции, должен был руководить Эйзенхауэр. Его заместителями становились: по сухопутным операциям — британский генерал-лейтенант Гарольд Александер, по морским — британский адмирал Эндрю Каннингем, а по воздушным — британский маршал авиации Артур Тедцер. Тот факт, что Эйзенхауэр оказался в английском «окружении», ничуть его не смущал: со всеми заместителями у него установились нормальные деловые и до некоторой степени дружеские отношения. Однако в Великобритании не все были довольны, что Эйзенхауэр остался на посту главнокомандующего. Даже несколько изменивший мнение о нем начальник британского штаба фельдмаршал Ален Брук, не скрывавший своего одобрения курса Эйзенхауэра на интеграцию союзных сил, продолжал считать, что у американца «нет тактического и стратегического опыта, необходимого для выполнения задач такого рода»{240}.
Правда, была одна несообразность: все три заместителя Эйзенхауэра превосходили его воинскими званиями. Дуайт заявлял, что вопрос о звании его не волнует, что заместители смогут свободно высказывать свои мнения, к которым он отнесется с уважением. Но высшие руководители считали, что такую ситуацию надо исправить. В Касабланке Маршалл даже сказал Эйзенхауэру по секрету, что поставил вопрос о присвоении ему высшего на тот момент в США звания полного (четырехзвездного) генерала (звание генерала армии, или пятизвездного генерала, будет учреждено Конгрессом в 1944 году).
Действительно, 10 февраля 1943 года было обнародовано решение президента Рузвельта о возведении Эйзенхауэра в звание полного генерала. Ему даже не удосужились об этом сообщить — он услышал по радио. Он немного поворчал по этому поводу, но на самом деле был несказанно рад — впервые такое звание получил военный деятель, не являвшийся начальником штаба армии. В США его до этого времени имели только Дуглас Макартур и Джордж Маршалл. Таким образом, за два года Эйзенхауэр прошел путь от временного полковника до полного генерала. Это, естественно, значительно повысило его авторитет в глазах подчиненных.
В то время как на фронте, на территории Туниса, продолжалось затишье, Эйзенхауэру по-прежнему приходилось заниматься внутренними североафриканскими делами. Французы никак не могли найти общий язык. Поле гибели Дарлана административная власть в Северной Африке перешла к Жиро, который в несколько более мягкой форме, чем покойный адмирал, продолжал вишистскую политику: в тюрьмах оставались антифашисты, антисемитское законодательство не было отменено, хотя фактически перестало действовать. Жиро пытался общаться с Эйзенхауэром на равных, а иногда даже демонстрировал, что пост главы правительства выше поста командующего войсками. Несколько раз приходилось его одергивать, хотя и мягче, чем рекомендовал Рузвельт, который писал Черчиллю (копия письма была послана Эйзенхауэру): «Я всерьез полагаю, что мы осуществляем военную оккупацию Северной Африки, и наш командующий генерал имеет полное право выполнять все гражданские функции точно так же, как военные»{241}.
Вслед за конференцией в Касабланке Маршалл совершил краткую ревизию союзных вооруженных сил на территории Алжира, был вполне удовлетворен их состоянием, и его доверие к Эйзенхауэру еще более возросло. В то же время он выговаривал Дуайту (а это было явно несвойственно начальнику штаба), что тот не следит за своим здоровьем, переутомляется, слишком часто выезжает на передовые позиции. «У вас должен быть свой массажист. Это будет отличная штука, чтобы расслабиться перед сном», — рекомендовал Маршалл. Дуайт ответил, что если кто-то будет тереть ему спину, он «не расслабится, а только станет еще более нервным». В конце концов начальник штаба отдал соответствующий приказ подчиненным командующего. Массажиста нашли, но после первого же сеанса он был отправлен назад. Единственное требование Маршалла, которое было выполнено, касалось мер по физическому укреплению здоровья: Эйзенхауэр стал совершать конные прогулки с Кей{242}.
Об этих прогулках вскоре стало известно Мейми, которая восприняла их как новое доказательство неверности супруга, что без обиняков выразила в письме. В который раз Дуайту пришлось оправдываться: «Ты должна понять, что в такой суматошной жизни, которую мы здесь ведем, всевозможные истории, слухи, прямая ложь и тому подобное могут возникнуть без какой-либо опоры на факты». На беду, журнал «Лайф» сообщил, что в окружение Эйзенхауэра входит теперь его «лондонский водитель» (то есть Кей). Дуайт вроде бы смог отбиться, сообщив в очередном письме, что Кей влюблена в одного «молодого американского полковника и собирается выйти за него замуж в конце июня, если оба останутся в живых», прибавив: «Я сомневаюсь, что “Лайф” рассказал об этом».
