Лев Разумовский - Нас время учило
— Молчать! — Он роется в сумке, перетряхивает ее, что-то ищет.
— Где табак?
— Какой табак?
— Он табак из сумки украл, — говорит комвзвода Кунатову, — у меня тут пачка неначатая была…
— Украл пачку? — раздельно и почему-то тихо спрашивает Кунатов.
Оба они впиваются в меня взглядом, командира взвода прямо трясет от бешенства.
Кунатов же, наоборот, подчеркнуто сдерживает себя.
— Да что вы, — вырывается как-то помимо меня, как будто говорю не я, а кто-то другой, — неужели я… кругом люди умирают… я не вор… не видел я вашей пачки… да я и не курю вообще…
— Марш на место! — хрипит комвзвода. Грязная ругань.
Иду на место и начинаю окапываться. Рядом в своей ячейке лежит Осмачко и курит. В лесу снова начинается автоматная трескотня.
— Ты где был?
— У командира роты.
— Нашел лейтенант сумку?
— Какую сумку?
— Да он оправиться пошел, сумку на куст повесил, и нет сумки! Шум тут был. Командир роты кричит: «Расстреляю! Там карта была…»
Вот оно что! Какая чепуха! Ну, дела! Врага я себе нажил — хуже не придумаешь: психопат, да еще злобный…
— Разумовского к командиру роты!
Бросаю недокопанную ячейку и иду в валуны. Оба сидят там по-прежнему — Кунатов и взводный.
— Слышишь, раненый кричит? — спрашивает Кунатов.
Я прислушиваюсь. Где-то вдалеке, там, где кончается лес и начинается просека, слышны стоны.
— Слышу.
— За раненым — марш!
Смотрю на него. Он понимает, что делает? Раненый лежит на простреливаемом открытом месте… Командир взвода смотрит вбок и улыбается… Да, улыбается… Да, они понимают, что делают.
— Есть идти за раненым!
Делаю шаг в сторону.
— Вернись! Взять автомат!
— Зачем? Мне он только мешать будет!
Кунатов медленно вытягивает из кобуры револьвер. Черная дырка ствола крутится у меня под носом.
— Еще одно слово… Выполняй приказание!
Надеваю автомат и спускаюсь с горы, поросшей сосняком. Идти здесь пока безопасно. У подножия лес обрывается просекой, и где-то посредине ее стонет человек.
Значит, так: ползком до того пня, оттуда до валуна, потом до той канавы, потом… Потом — будет ли потом? Пошли…
Ложусь на живот, перекидываю автомат на спину и ползу, прижимаясь головой ко мху. Открытое место — дрянь дело. Пень. Ползу дальше. Валун. Оглядимся. Тихо вокруг. Пошли дальше… Ниже пригнись. Тише дыши. Глаза смотрят за тобой из леса, ствол нащупывает спину, пальцы нажимают спусковой крючок… Ниже, ниже, ползи быстрее… Кунатов радуется — не вернется, они знали, куда посылали меня, гады… Открытое место — дрянь дело… Больно стукает автомат по спине. Вперед. Вперед. Уже близко. Вот он.
Животом вниз лежит передо мной раненый. Гимнастерку он содрал, красно-белая нижняя рубаха лохмотьями валится со спины, а на спине, ниже лопатки, круглая черная дыра величиной в два пятака. Переваливаю парня на бок и обомлеваю: ранение навылет — выходное отверстие с мой кулак. Весь мох вокруг, брюки парня черные от крови. Он стонет глухо и хрипло. На губах розовые пузыри. Подлезаю под немощное, но тяжелое тело, он вяло обхватывает мою шею рукой, и я волоку его по земле, ввинчиваясь в мох, отталкиваясь ногами от корней, судорожно цепляясь пальцами за твердую землю, а проклятый автомат (проклятый Кунатов!) отяжеляет мне руку и волочится по земле.
Конец просеки. Затаскиваю раненого в кусты, наваливаю на плечи и несу уже на ногах, тяжко одолевая каждый шаг наверх.
В нескольких шагах от валунов я опускаю раненого на землю и сползаю рядом с ним на колени. Он мертв.
Шатаясь, подхожу к Кунатову. Руки у меня в крови. Гимнастерка вся мокрая. Я стою перед ним и не могу говорить. Кунатов смотрит в сторону мертвеца, потом под ноги и говорит:
— В цепь! Окопаться!
С трудом дотаскиваюсь до ячейки и падаю в нее. Липнет гимнастерка к спине, к шее, к груди.
Надо где-нибудь постираться…
На часах
Полутемная ночь. Грань между белыми и темными ночами. В трех метрах еще видны неясные очертания сосновых лап, дальше все сливается в одно.
Слипаются глаза. С трудом открываю их, а тяжелые веки снова падают вниз. Спать нельзя. Я — часовой. Не где-нибудь в тылу, не в учебной игре, не на маневрах… На передке. На самой что ни на есть линии соприкасания.
Где-то рядом, внизу, не дорыв обязательные ячейки, спит мертвым сном измученная рота.
После утреннего боя мы прошли километров тридцать и к ночи, зайдя в лес, попадали где кто стоял. Много труда стоило командирам заставить солдат кое-как окопаться. Подтащили в баках горячую овсянку, но она вся там и осталась. Почти никто не подполз с котелком, одиноко звякнула где-то ложка, и все… Измученный утренним перетаскиванием раненого и долгим маршем, я упал сразу после команды и тут же отключился. Меня растолкал сам Кунатов.
Ничего не соображая, сажусь в отрытом песке.
— Просыпайся! Встанешь вон там — у большого валуна — часовым.
Постепенно до меня доходит… Значит, опять не спать. Но ведь я же… сплю…
— Встать! — негромко, но уже раздраженно выкрикивает Кунатов. — Иди занимай пост.
Встаю, беру автомат и падаю. Поднимаюсь снова, продираю глаза. В сумраке мне плохо видно Кунатова, но я чувствую, что он зол как черт.
— Куда идти?
Приглушенная ругань.
— К большому валуну, тетеря! Стой!
Его рука ложится на мое плечо, он приближает ко мне голову и тихо говорит:
— И не вздумай спать. Прошлой ночью в этих местах часовой заснул — и финны всю роту вырезали. Без единого выстрела. Понял?
Последние слова пробуждают меня. Так же тихо и серьезно я повторяю приказание и поворачиваюсь, чтобы идти. Оглядываюсь — Кунатов присаживается у елки и тут же валится на бок. Спит.
Валун. Напряженно вглядываюсь в темноту. Автомат в руках, наготове. Чуть что — буду стрелять.
Где-то трещит ветка. Ползут?
Нет, показалось.
Тишина. Сзади слышен приглушенный храп. Счастливые… Спят… А я должен стоять. Почему я?.. Но ведь кто-то же должен… Кто-то же должен…
Проклятые веки закрываются сами, проклятые ноги подкашиваются. Вот если встать на одно колено, будет легче стоять… Нет, это не случайность, что Кунатов послал часовым меня… Не случайность… Но почему я не на одном колене, а на двух, и автомат упирается в мох? Встать! Прошлой ночью часовой заснул, и финны вырезали…
За три метра все равно ничего не видно, хоть изо всех сил пялься. Я не буду спать, только закрою глаза… Нет финнов в этом лесу… Я только на минутку прислонюсь к валуну…
Проклятье — ведь сплю!
