Андрей Гаврилов - Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста.
Концертная судьба меня балует – ни тогда, ни сейчас в моих залах свободных мест нет. Обьявление – и через неделю зал продан. Играли мы тогда в Питере весело, с огоньком, зал притоптывал в финале на лихих секвенциях (говорят, принадлежащих Вивальди). Хидеко я представил в гостинице «Европейская» как мою знакомую из Улан-Батора. Проглотили. Большой брат, кажется, проглядел наш вояж. Никаких провокаций или ЧП в Ленинграде не было.
Седьмой концерт доставил мне огромное удовольствие. Освежил и укрепил меня. Я жадно принялся за остальные шесть концертов Баха. Готовил их два сезона. Даже струнную группу из лучших московских музыкантов специально для баховских концертов собрал. В сезоны 1981 и 1982 годов я дал с этой группой ряд концертов в Большом Зале консерватории и в зале Чайковского. Баховские концерты мы дополнили генделевскими. Эти концерты имели у московской публики большой успех. Совковое телевидение записало эти выступления, сейчас они – в золотом фонде телевидения России. Редкость! Почти все мои записи были размагничены в 1985 году, осталось только то, что безвестные энтузиасты припрятали на свой страх и риск. КГБ занимался и этим – размагничивал музыкальные записи артистов, чем-то провинившихся перед государством рабочих и крестьян. В конце 1982 года фирма «Мелодия» записала двойной альбом из всех концертов Баха. Это была моя первая цифровая запись. Альбом популярен и сегодня.
Весной 1980 мы с Рихтером провели серию совместных генделевских концертов в гостиной усадьбы Юсупова. После первого отклика – выхода рецензии Зетеля в «Советской Культуре» меня неожиданно перестали упоминать в прессе. Как будто Рихтер играл один. А если и упоминали, то презрительно, с желанием унизить.
– А еще в концерте участвовал пианист А.Г.
Я старался всего этого не замечать.
Неожиданно мне позвонил Борис Грачевский, автор популярного тогда юмористического киножурнала «Ералаш». Предложил сняться в его сюжете.
– Андрей, Вы ведь любите и цените юмор, не так ли?
Ну да, люблю. Боря придумал байку про чокнутого пионера. Этот пионер бегает везде и всех арестовывает. В финальной сцене он вламывается на концерт Гаврилова – прямо в телевизор и обращается ко мне, играющему на сцене. Просит помочь шпиона изловить. Я продолжаю играть сложнейший пассаж и раздраженно кричу пионеру: «Да взяли его уже, взяли, не хлопочи!»
Возвращался однажды из Мосфильма домой на Никитский. Смотрю, у моего подьезда – толпа. Рядом со ступеньками – труп. Первая мысль – случайность? Или это знак для меня от НИХ? Труп у подъезда – это их язык. Их поэзия.
Осенью 1980 года мне пришлось часто ходить в консерваторию – надо было покончить со все еще висящими на мне хвостами за несколько курсов. И исключение из консерватории, и успешное ее окончание грозили мне призывом в армию и отправкой в Афганистан. Я понимал, что для Большого брата подобный «чистый» способ расправы со мной – чрезвычайно привлекателен. Подумывал об аспирантуре.
В консерватории я встретился с двумя милыми добрыми людьми – заведующим кафедры марксистско-ленинской философии Константиновым и его верным другом, преподавателем диамата Киселевым. Оба они были настоящими философами, знали цену советскому вранью и горько пили. Оба хотели мне помочь. На свой лад, по-марксистски. Они выставили мою кандидатуру на выборы в ЦК ВЛКСМ! В то время как музыкальный мир радостно топтал меня, эти, казавшиеся оголтелыми коммуняками, благородные люди, вступили в неравный бой за мою жизнь!
Ничего из этой затеи не вышло. В райкомы и горкомы полетели письма активистов. Они требовали снять «позорную кандидатуру Гаврилова» с выборов. И добились своего. В ЦК ВЛКСМ избрали Карпова. Через несколько дней я уже знал имена этих активистов. Это были мои старые, еще со школы, подруги и друзья. Мои добрые марксисты не знали, куда деваться от стыда.
Слава Баху и Богу – мне удалось без особого труда сдать все экзамены и поступить в аспирантуру. А вскоре министр обороны подписал приказ об освобождении от службы в Советской армии двух победитилей конкурса Чайковского – Гаврилова и Плетнева.
В декабре позвонила мне какая-то интеллигентная музыкальная дама и пригласила в клуб КГБ, принять участие в закрытом концерте для высших чинов в День чекиста. Намекнула мне, что я, мол, могу воспользоваться этим приглашением для поворота моей судьбы на 180 градусов. Я ей даже поверил. Хотя и знал уже тогда главную чеканную русскую мудрость – не верь, не бойся, не проси!
Отвез, помню, Рихтера на бетховенский концерт, а сам – прямиком к чекистам в их клуб, голубой особняк с лепниной, в переулке за главным зданием Лубянки. Полагаю, он и сейчас принадлежит славному племени палачей собственного народа, уж очень красив и богат. Желающие могут проверить.
Там уже фуршет – оливье, коньяки, икра. Моя милая дама в весьма преклонном возрасте, но с прекрасными манерами – улыбается, ручкой приветливо машет. Аккуратно уложенные, седенькие, подкрашенные под золотистую блондинку, волосы. Напудренное личико, небольшой красивый носик, голубые глазки, беретка, живое интеллигентное лицо, перчатки до локтей, красивое платье – голубое в белых чайных розах – совершенно очаровательная светская дама!
Сыграл свою программу. Аплодисменты. Все довольны. Болтаю с чинами. Жду, когда мне поднесут что-то вроде охранной грамоты и извинятся за причиненные неудобства. Готовлюсь всех немедленно простить и облобызать. Бывает, мол! Никакой грамоты мне не поднесли. Накормили и коньячком напоили. От души.
Пришло время мне покинуть особняк. Я взглянул было на мою благодетельницу – она развела ручками, сверкающими бриллиантиками, и подбадривающе мне кивнула, мол, наберись терпения, не за горами долгожданное освобождение. Подсадная утка.
Поехал домой. Морозный декабрьский вечер. Новый год скоро. Радоваться бы надо, а мне не радостно, а тошно. А дома эта моя метафизическая тошнота материализовалась в нечто страшное и реальное. Стало мне плохо. Очень плохо. Затошнило смертно, грудь сдавило до треска ребер, сердце стало то замирать, то выпрыгивать из грудной клетки. Стоять я не мог – сел. Потом и сидеть не смог – упал на ковер в своей комнате. Задохнулся. Пополз к балконной двери. Хотел ее открыть и подышать. Не смог.
В глазах сверкнули и погасли большие желтые звезды, мне показалось, что кровь во мне закипела и запузырилась, как шампанское, дыханье остановилось. Я завалился на бок и потерял сознание. Последние мысли медленно побежали в мозгах: «А-а, так вот как это. Совсем и не страшно. Приятно даже. Маму жалко».
Очнулся я ночью. Около трех. Дополз до телефона, вызвал скорую. Мелодичный девичий голос пропел мне в трубку: «Ладно, приедем, дверь открой, алкаш».
