Юрий Прокофьев - До и после запрета КПСС. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает...
Собрался тогда в актовом зале народ самый разный. Были нормальные люди, стоявшие на здравых позициях. Они выступали в основном в защиту исторических и культурных памятников, то есть отстаивали те принципы, на которых «Память» и создавалась. Они пытались пойти на какие-то соглашения, договориться с руководством города. Но таких ораторов остальная часть, которой руководил Васильев, просто «зашикивала» — не давала выступать. Поэтому говорили в основном экстремисты.
Васильев выступил со своими требованиями, а Ельцин вел себя примерно так: «Ах, вы недовольны, что я сменил аппарат только на треть? Согласен, сменю полностью. Ах, вы требуете, чтобы приостановили стройку на Поклонной горе? Хорошо, завтра дам указание Сайкину, чтобы убрали подъемные краны». Так он сдавал одну позицию за другой. Они удалились удовлетворенные.
Когда митингующие ушли, Ельцин выглядел напуганным, очень раздраженным. И сразу набросился на Сайкина и начальника Управления внутренних дел: «Вы что, не знаете, как действовать? Устройте какую-нибудь провокацию против Васильева, чтобы он замолчал надолго»...
Обстановка стала накаляться.
Рост националистических проявлений среди русской части населения, события в республиках Советского Союза, конфликты на межнациональной почве стали отражаться на Москве.
Когда армяне вышли на улицу, мы стали опасаться, что диаспора азербайджанцев сделает то же самое, и это может вызвать их столкновение. Основная задача стала — удержать эти собрания в рамках одного Армянского кладбища.
Я тогда работал секретарем исполкома Моссовета, и мне поручили перед ними выступить. Это было мое первое выступление на уличном митинге — неорганизованном и враждебном. Как мне кажется, оно прошло удачно.
Лейтмотивом моего выступления было то, что для Моссовета не имеет значения, какой национальности человек. Главное, что он является жителем Москвы и мы беспокоимся о каждом. Кроме того, я предложил (у меня, естественно, была об этом договоренность с Сайкиным) на случай плохой погоды, дождя — а мы понимаем, говорил я, что армянам надо собираться, обмениваться мнениями, информацией о том, что происходит у них в республике, — встречаться в Доме науки и техники.
Это сразу сняло напряжение: их не разгоняют, не критикуют, идут навстречу, и даже Моссовет предлагает свои услуги для того, чтобы им было удобно собираться. Напряжение было снято.
Все эти события привели к мысли: в Москве надо создавать национально-культурные общества.
Почему еще эта мысль возникла? Вспомнили, что до войны в Москве были школы, где можно было учиться на татарском, еврейском языках. Находились они в местах компактного проживания той или иной национальности.
Мы горячо принялись за дело.
Стали создаваться национально-культурные общества, начались поиски здравомыслящих людей.
Меня к этой идее в какой-то мере подтолкнула поездка в США. Там ведь тоже многонациональная страна. Правда, Советский Союз не был похож на Соединенные Штаты, так как в СССР существовали национальные территории, а там их нет — там Штаты. Конгломерат, который был в Америке, и конгломерат в Москве по ситуации — одинаковые. Но в Америке национальным группам давали возможность изучать родной язык, приобретать книги на родном языке и придерживаться своих вероисповеданий. Существовали национально- культурные общества.
Когда я был в Америке, там праздновался так называемый День Благодарения. Я присутствовал на инсценировке, где главными героями выступали Дядя Сэм, негр, и белокурая девочка (правда, индейцы и латиносы там не присутствовали), и лейтмотив был такой: кто бы ты ни был — поляк, ирландец, выходец из Африки, — мы все дети великой Америки, мы все едины. В действительности в Америке различные возможности у выходцев из разных стран, даже в четвертом колене, но официальная политика воспитывает чувство патриотизма и единства нации.
В Москве мы решили в какой-то мере использовать этот опыт. Одними из первых были созданы армянское и татарское общества. К 1991 году в Москве появилось около десяти национально-культурных обществ. В двадцати школах были открыты факультативы для изучения родного языка. Были созданы белорусское и украинское общества.
Когда начали создавать еврейские общества, столкнулись с большими сложностями. Во-первых, поскольку существовал Антисионистский (еврейский же!) комитет. Во-вторых, сами евреи делились на ев- реев-ортодоксов, не воспринимавших иные религии и национальности, и тех евреев, которые хотели, чтобы их дети знали язык предков, могли читать и изучать еврейскую литературу, знали национальные обычаи, но в то же время понимали и принимали весь ход развития общества и объективное сближение наций.
Конечно, не всегда, не со всеми и не сразу удавалось договориться. В частности, был такой случай.
На Большой Татарской улице в районе станции метро «Новокузнецкая» одно здание занимали курсы стенографии и машинописи МИДа СССР. А до войны там была татарская школа. Представители татарской общины приходили ко мне в Моссовет, а потом в горком партии, и я вел длительные переговоры с МИДом, чтобы переместить оттуда курсы. Мы предлагали руководству татарской общины другие помещения, но они настаивали на возвращении того, что принадлежало им ранее.
Думаю, мы бы довели дело до конца, если бы не события августа 1991 года. МИДу уже выделяли школьное здание, и курсы должны были туда переехать.
При этом решалась еще одна проблема, я считаю, позорная для Москвы: в городе была только одна библиотека, где можно было получить книги на языках народов СССР — это Некрасовская библиотека. Даже не сама «Некрасовка», а ее отделение, которое находилось во флигеле особняка, в котором Ленин когда-то устраивал елку в Сокольниках: деревянный флигелек в глубине парка с очень плохими подъездными путями. Единственная библиотека на многомиллионный многонациональный город!
В библиотеке им. Ленина, конечно, можно было почитать такие книги, но попасть туда достаточно трудно. В районах подобных библиотек не было. Вот с такой проблемой и пришлось столкнуться.
Но дело шло. На Варшавском шоссе в одном из кинотеатров открыли еврейский театр. Искали, находили помещения в различных клубах — ведомственных и профсоюзных — для национально-культурных обществ. Готовилось их примерно 18-19, а 10 обществ уже были зарегистрированы в Моссовете и официально работали.
Так мы стали решать национальную проблему в столице — через создание национально-культурных объединений, чтобы каждый, кто хочет, мог изучить родной язык, читать книги на родном языке и знакомиться с культурой, национальными обычаями. Чтобы люди могли собираться и общаться по своим национальным интересам.
