Наталья Павлищева - Незнакомая Шанель. «В постели с врагом»
Для парижан война началась 10 мая 1940 года, но она все равно шла где-то там далеко, на границе с Бельгией (хотя это не очень далеко). Уже 14 июня верховное командование вермахта опубликовало следующее коммюнике:
«После полного развала всего французского фронта между Ла-Маншем и линией Мажино у Монмеди французское командование отказалось от своего первоначального намерения защищать столицу Франции. В момент, когда сообщается это коммюнике, доблестные германские войска вступают в Париж».
Действительно, 14 июня в 5 часов 30 минут через ворота Виллет в город вошли части 18-й армии фон Кюхлера. Сопротивления они не встретили никакого. Одна группа была тут же отправлена к Эйфелевой башне, другая к Триумфальным воротам – водружать флаги со свастикой. В следующие дни поток регулярных германских частей вливался в Париж, часть из них оставалась, часть спешила дальше на юг.
Еще до полудня первый комендант «большого Парижа» генерал фон Штутниц обосновался в отеле «Крийон». Париж был оккупирован.
Жизнь в городе замерла совсем ненадолго. В своей книге о секретных операциях абвера руководитель парижской группы этой организации Оскар Райле (он был таковым всю оккупацию) вспоминал, что с первого же дня работали отели, вышколенный персонал которых, может, и ненавидел оккупантов, но никак этого не демонстрировал; в ресторанах имелась приличная еда и прекрасные вина, которые можно заказать по смешным ценам; большинство магазинов и кафе открылись заново и стали принимать в качестве оплаты рейхсмарки. Конечно, в утверждениях Райле немало натяжек вроде почти восторга парижан перед этими самыми рейхсмарками, но, в конце концов, он прав – Париж быстро стал жить вполне нормальной жизнью. Ненормальными были только черные свастики на красно-белых полотнищах, большое число военных на улицах и необходимость все согласовывать с комендатурой.
Райле рассказывает, что большинство государственных учреждений оказалось работниками не просто покинуто, а брошено на произвол судьбы, двери распахнуты настежь, горы документов оставлены без присмотра, а под Орлеаном вообще стоял целый железнодорожный состав, набитый секретными архивами французского министерства обороны! Немцы разбомбили мост через Луару, и французы не смогли переправить состав на другой берег, а сжечь почему-то не догадались. Такой подарок...
Конечно, в Париже была быстро налажена работа собственной полиции, но первое время она полностью подчинялась немцам, а те потребовали выдать досье на всех, кто подозревался в шпионаже в пользу Германии, а заодно и других стран... Надо ли говорить, что оказалось взято на учет немало агентов британской МИ-6. Райле пишет, что для разбора этих дел ему пришлось привлекать нескольких владеющих французским офицеров абвера.
Запомните этот факт, потому что одним из таких дел было толстенное досье на знакомую нам... Габриэль Шанель! Правда, не в одиночку, а в связке с супругами Верой и Альберто Ломбарди. Вера Ломбарди, или Вера Бейт (что познакомила Шанель с Вендором), как она звалась прежде, сыграла в жизни Коко немалую роль, ей будет посвящена отдельная глава, касающаяся именно работы на разведку. Пока просто запомните и этот факт: начиная с января 1929 года за Габриэль Шанель и четой Ломбарди французской полицией велась уже постоянная слежка, как за возможными агентами (только вот чьими – то ли МИ-6, то ли немцев?), их телефонные разговоры прослушивались, малейшие изменения записывались. Правда, делалось это временами столь небрежно, что остается только посмеяться. Например, наблюдать предписывалось за двумя семейными парами – супругами Ломбарди и мсье и мадам Шанель! И ведь наблюдали, одна недоработка – о мсье Шанеле ничего не записано...
Представьте, что досье было своевременно и с интересом изучено работниками абвера... Ломбарди уже давно жили в Риме, а «мадам» Шанель, которая вообще-то мадемуазель, очень кстати вернулась в Париж...
А где она была до сих пор?
Коко не стала дожидаться оккупации Парижа и поспешила на юг в Корбер, в дом, купленный племяннику Андре Палассу. Сам Андре ушел воевать сразу после объявления войны с Германией в 1939 году, находился где-то на линии Мажино и попал в плен, а затем в лагерь для интернированных или в концлагерь. Но его дочь Габриэль (любимая племянница Шанель) запомнила пребывание тети в Корбере, куда та приехала на машине вместе с еще несколькими женщинами.
Перед отъездом Шанель сделала несколько жестов отчаяния. Поскольку она давно закрыла свои ателье и текстильные фабрики и не знала, что ждет ее магазин и квартиру в Париже, Габриэль решила, что больше не может помогать братьям. В конце концов, она имела на это право, братья и так немало стоили ей. Альфонс и Люсьен получили от сестры письма с уведомлением, что отныне должны заботиться о себе сами.
Альфонс жил на сестринское содержание весьма неплохо, почему-то Шанель выделяла ему куда больше средств, чем брату, постоянно оплачивала его карточные долги, покупала машины взамен разбитых и помогала семье. Люсьену она тоже купила дом, вернее, выслала для этого деньги, их было достаточно, чтобы обзавестись настоящим поместьем, но разве мог молодой крестьянский парень позволить себе такую роскошь? Он построил скромное жилище, а остальное положил в кубышку.
И вот теперь сестра сообщила, что разорена. Реакция братьев была прямо противоположной. Люсьен написал, что готов предоставить в ее распоряжение остаток денежных средств. Брат был намерен высылать ей денежные переводы из тех сумм, что сумел скопить благодаря ее же помощи. Не пришлось, потому что в марте следующего года Люсьен умер.
Альфонс тоже ответил:
«Габи, вот и ты на мели. Это должно было случиться».
У него благодаря ее деньгам было кафе, был дом, и все это на свободном юге Франции, но брат не счел нужным предложить бежавшей из оккупированного Парижа сестре приют под своей крышей. Друзья познаются в беде, братья тоже. Шанель вычеркнула из жизни и Альфонса, и его семью. В пятидесятых годах уже после возвращения Мадемуазель в мир моды дочери Альфонса приезжали в Париж, даже приходили в салон Шанель, но тетя их не приняла. Шанель была дамой решительной – вычеркивать, так вычеркивать!
Итак, с братьями покончено! Но в Корбере, где жила семья Андре, неимоверно скучно, тем более пришло сообщение, что он сам попал в плен. Требовалось вернуться в Париж чего бы это ни стоило! Уезжая из «Ритца», она упаковала свои вещи в чемоданы и оплатила номер на пару месяцев вперед, а потому считала, что ей есть где жить. Если в Париже это вообще возможно.
Мадемуазель храбро отправилась обратно. Поток беженцев навстречу, забитые машинами и людьми дороги, отсутствие мест в гостиницах и обыкновенная нехватка еды... Никакие трудности пути не остановили Шанель, она добралась до Парижа и до Вандомской площади.
