Анна Гагарина - Слово о сыне
...Я так и вижу, как он стоит в дверях и смотрит на девочек долгим, ласковым, искристым своим взглядом: «До вечера!»
В книге восстановлен дальнейший путь:
«7 часов 40 минут. Вышел на лестничную площадку, подошел к лифту, посмотрел вверх на движущуюся кабину, крикнул: «Остановите, пожалуйста, на шестом». Просьба была уважена: лифт остановился.
Увидев подполковника Георгия Добровольского, Юрий Алексеевич весело произнес:
— А, ас-автомобилист Добровольский,— дружески и тепло поздоровался.— Куда мы так рано спешим?
— В ГАИ, Юрий Алексеевич,— доложил Добровольский.— У меня сегодня нет полетов. Разрешите?
— Любишь кататься — сдавай вовремя зачеты.— Гагарин был неистощим на выдумку, словесный каламбур, дружескую подначку.— Самоволку разрешаю, только сдавай на права по-настоящему, а не как вчера в гараж въезжал...
— В любом деле нужна практика,— парировал Добровольский выпад Гагарина.
Лифт остановился на первом этаже. Секундой раньше на другом лифте спустились жены космонавтов.
Юрий Алексеевич поздоровался, уступил проход. Женщины кокетливо заулыбались, предлагая первому выйти Гагарину.
— Какие красивые наши женщины! — восхищенно сказал Юрий Алексеевич своему спутнику.— Как изящно идут!
Тамара Волынова, услышав слова Гагарина, обернулась и в том же шутливом тоне ответила:
— Ну еще бы, перед такими мальчиками иначе ходить нельзя.
— Привет.
У опушки соснового леса Виталий Жолобов в гордом одиночестве делал физзарядку. Он жил по особому распорядку.
Неожиданно Юрий Алексеевич остановился:
— Фу-ты, черт!
— Что случилось? — участливо спросил Добровольский.
— Ты знаешь? Забыл, кажется, дома пропуск на аэродром.
Георгий Добровольский заулыбался: отлегло. «Мне бы его заботы».
— Ну и что? В автобусе поедете ведь вместе со всеми. Вас знают, пропустят.
— Да как-то неудобно. Солдат будет проверять, а ты ему объясняй, кто ты есть. Очень неудобно. А потом: порядок есть порядок.
Он еще несколько метров продолжал идти, раздумывая, как поступить, торопливо искал пропуск.
— Нет! Вернусь, возьму пропуск. Ты иди. Желаю тебе счастливо сдать. Будь здоров! Да, Жора, будь осторожен, автомобиль — это тебе не самолет, на нем всякое случается и почаще, чем на аппарате тяжелее воздуха.
Секунду постоял в нерешительности, вернулся домой. Пропуск был в повседневной тужурке».
...Не верю я в приметы, но всегда не любила возвращаться, особенно если какое важное дело предстояло. А после того года и вовсе. Летчики, как я заметила, многие обряды соблюдают. Подчас думаю: зачем он вернулся-то? Хотя умом понимаю, что ерунда это, а от недоуменных вопросов отделаться не могу.
Алексей Иванович раз, когда я уже очень маялась, даже прикрикнул на меня:
— Ну как ты не понимаешь, что не мог он поступить не как положено! Порядок есть порядок. Забыл — надо исправить. Что делать-то иначе прикажешь? Или хочешь, чтобы он особенного чего себе требовал? Всем проход по пропускам, а ему исключение?..— Но увидел Алеша, что не успокоил, а только растравил, подошел ко мне, руку на плечо положил: — Прости меня, Нюра. Я и сам мучаюсь. Осиротил он нас. Прости. Крепиться надо.
Но в то утро ничто не предвещало скорбного конца. В книге далее пишут:
«Спустя некоторое время Юрий Алексеевич вошел в столовую, весело и ласково поздоровался с присутствующими работниками столовой, сел на свое излюбленное место, с аппетитом поел. Сделал заказ официантке.
Затем Юрий Алексеевич направился к автобусу.
В автобусе, как обычно, шутили, рассказывали забавные истории, смеялись.
Когда он поднялся в автобус, смех тотчас прекратился, и офицеры, подчиняясь единому чувству воинской этики, встали, приветствуя своего командира. Гагарин со всеми поздоровался, предложил сесть. Спросил:
— Все в сборе?
И не дождавшись ответа, сам посмотрел на присутствующих, удостоверился — все, распорядился своим крылатым словом:
— Поехали!
Говорили о полетах, о метеорологической обстановке, об автолюбительстве.
Автобус остановился на аэродроме. Юрий Алексеевич направился в раздевалку. В коридоре встретился со своим инструктором Анатолием Хмелем.
— Как живешь? — спросил Гагарин.
— Вашими заботами, Юрий Алексеевич.
В награду Хмель получил искреннюю и благодарную улыбку первого космонавта.
В гардеробной комнате Юрий Алексеевич облачился в летный костюм.
Увидев Алексея Губарева, Гагарин спросил:
— Ты что, Леша, уже пошел?
— Так точно, товарищ полковник. Я на Ил-14 обеспечиваю ваши полеты, слежу за погодой...
— Хорошо обеспечивай! Ты, Леша, только не паникуй, давай погоду такую, какая есть на самом деле.
— Слушаюсь!
Юрий Алексеевич направился к доктору И. Чекирде.
— Ну как, доктор, погода? Будем сегодня летать?
— Погода вроде ничего, позволяет. Как вы себя чувствуете? Как спали, Юрий Алексеевич?
— Самочувствие отличное, спал крепко, как убитый, почти девять часов. Судя по всему, и доктор сегодня не страдал бессонницей.
— Нет, не страдал,— засмеялся Чекирда.
— А как самочувствие, Игорь? — спросил Гагарин.
Кто кого исследует?!
— В норме.
Кто-то из космонавтов спросил:
— Как пульс, Юрий Алексеевич? Незамедлительно последовал типичный гагаринский ответ:
— Как у молодого.
Врач допустил Юрия Алексеевича к полетам, пожелал мягкой посадки.
По пути в класс предполетной подготовки Гагарин зашел в кабинет полковника Владимира Серегина. В кабинете находился начальник Центра подготовки космонавтов Николай Кузнецов. Он проверял летную книжку Юрия Алексеевича, правильность ее заполнения, общий налет».
Говорили мне, что Юра не допускал никаких исключений в строгом порядке выпуска любого летчика в полет. Полагается пройти медицинский осмотр — он его пройдет. Необходимо отчитаться о знаниях — он расскажет. Должно вышестоящему командиру проверить летную книжку — Юра, не ожидая напоминания, протянет ее.
Вот и за пропуском он вернулся, потому что при въезде на аэродром полагается его предъявлять. Всем, а значит, и ему.
Рассказывали, что Юра был абсолютно готов к полету — по здоровью, тренированности, знаниям — и даже настроен был как надо — собран, весел, тверд.
Каждого летчика выпускали в воздух со всей необходимой осмотрительностью. Понимали: полеты при современных скоростях — дело очень небезопасное. Вот и старались все предусмотреть.
В книге отмечено, что даже погода была проанализирована на весь летный день, чтобы принять решение на самостоятельный Юрин полет. В сводке сообщалось, что погода неустойчивая. Вот и решили командиры, что самостоятельно Юра полетит в другой день, а сегодня будет очередной полет с инструктором. Юре хотелось самому поднять машину в небо, но он не спорил. Запрет есть запрет.
