Анна Гагарина - Слово о сыне
Но я чувствовала, чувствовала! Он почти не выезжал в заграничные поездки да и по стране летал не так часто, как раньше. Зато не пропускал физзарядки, где бы он ни был, много занимался спортом, подтянулся, за полночь засиживался за конспектами, учебниками. На мои вопросы говорил:
— Я же слушатель академии, я же военный, мама! Работаю!
По-прежнему, едва выдавалось время, старался приехать с Валей и девочками, а то и один в Гжатск. По своим депутатским делам, да нас проведать, отдохнуть на рыбалке, охоте.
В последний раз в родном городе был он в конце 1967 года. 20 декабря, мой день рождения, он старался никогда не пропускать, к этому дню всегда стремился в Гжатск. На этот раз много ходил по городу, будто проверяя, будто подводя итоги дел... Расстались мы ненадолго. Сразу после Нового года приехала я к Юре — побаливало у меня сердце. Определил он меня в больницу, приходил проведывать, шутил, вспоминал наши семейные обычаи, случаи разные, веселил как мог. В феврале врачи выписали меня, и Юра настоял, чтобы я поехала в Звездный.
— Мама, у меня такой праздник! Закончил академию!
Я, конечно, сразу же согласилась. Позвонил он Зое, чтобы приезжала к нему на торжество. Отпраздновали по-семейному. Уехали домой 19 февраля. Провожая нас, Юра заверил:
— Скоро не обещаю быть. А вот 30 марта в Гжатске я буду.
Дело в том, что именно в этот день мы отмечали день рождения Алексея Ивановича. Родился-то он 27 марта, но по деревенскому обычаю справляли его именины. Такой обычай завела еще его мама, нам не хотелось менять привычный порядок. И в предпоследний мартовский день Юра всегда бывал с нами. Коли не мог, был «вне сферы досягаемости», как он выражался, получали мы от него теплые поздравления.
Открытка пришла от него 8 марта, но это была весточка мне. Девятого позвонила я Юре, поздравила его и Галочку с днем рождения. Узнала, что заболела Валя. Сын еще укорил нас, что мы посменно в больнице лежим. Я-то видела, что он тревожится за жену, за девочек, которые подолгу оставались без родителей.
24 марта в Звездный поехали Валентин, Борис, Зоин сын Юра. Гуляли, отдыхали, фотографировались все вместе, запечатлели всех, и Юра обещал проявить пленку, через неделю в Гжатск привезти готовые снимки.
Расстались. Сын уезжал в командировку. В очередную, как обычно. Как много-много раз.
Наступил день 27 марта. Поздравила я Алешу, стали мы с Зоей помаленьку готовиться к гостям: прикидывали, что имеется и чего недостает, что нужно купить, что приготовить.
Поздравительной открытки мы от Юры не ждали — раз сам обещался приехать. Но вот и не звонил... Успокаивала я себя: вроде бы и не должен звонить.
Сердце щемило. Отнесла я эту боль на болезнь...
На следующий день забежала к нам Зоя, удивилась, что отец радиоприемник выключил: он любил по радио послушать «Последние известия». Включила, в дом ворвалась фраза «...при выполнении тренировочного полета на самолете трагически погиб...» — в приемнике затрещало, Зоя стала было настраивать, но передача уже кончилась, зазвучал траурный марш.
Я поняла! Я не хотела верить!!! Глянула на Алешу — он сидел без кровинки в лице, руки его дрожали.
Через минуту сообщение повторили. Алеша не сказал, прошептал:
— Нюра! Нюра!
Зоя бросилась ко мне:
— Мамочка! Нет! Нет!
К дому бежали люди. Первой пришла на помощь Мария Михайловна Хайрулина, заведующая отделением больницы, где Зоя работает. Она собралась сделать мне укол, но я попросила:
— Помогите Алексею Ивановичу.
Хлопнула дверь подъехавшей машины, быстро вошел секретарь горкома партии Николай Иванович Артюхов...
Больше ничего не помню... Как сквозь сон мерещится, что поехала я с детьми в Москву. Алексей Иванович выйти из дома не смог, слег. Стояли мы в Краснознаменном зале Центрального Дома Советской Армии. Валя была, родные Серегина. А потом последний путь сына. Шла я, головы поднять не могла. Так и осталась в глазах брусчатка Красной площади.
...Много позже рассказали мне люди о последних часах Юры.
Накануне, 26 марта, Юра беседовал в Москве с главным редактором издательства «Молодая гвардия» о книге «Психология и космос». В три часа дня был на предварительной подготовке к завтрашним полетам. На следующий день наметил: полеты, телевидение. Составил расписание и на 28 марта: побывать у Вали, потом — во Дворец съездов на торжественный вечер, посвященный 100-летию со дня рождения А. М. Горького. Конец дня он провел дома, с девочками. Как всегда накануне полетов, рано лег спать.
Память собирает вместе разговоры, сообщения. Матери все дорого в ребенке, от его первого движения до последнего вздоха. Но не дай бог пережить последний вздох сына. Я до сих пор не могу с этим смириться.
Недавно вышла книга «Первый космонавт планеты Земля». В ней по расспросам многих людей и документам восстановили по минутам последний Юрин день. Боюсь, что сама я что-нибудь упущу. Лучше привести оттуда отрывок:
«Юрий Алексеевич проснулся рано, включил радиоприемник, слушал гимн Советского Союза. Широкая и величавая мелодия проникала в душу.
6 часов 10 минут. Юрий Алексеевич по-спортивному резко, с натренированной легкостью встал, подошел к окну, минуту-другую посмотрел на него, сделал несколько движений, давая телу нагрузку, физическое напряжение. Услышав шаги, торопливо лег в кровать принял небрежно-сонную позу.
В комнату осторожно вошла Лена.
— Я знала, что ты не спишь, папа.
Началась десятиминутная разминка. Лена спрашивала — папа отвечал.
6 часов 30 минут. Юрий Алексеевич выполнил обычный комплекс физических упражнений, принял душ, побрился, оделся, пошел в кабинет.
7 часов. Просматривая почту, писал ответы, сделал наброски рабочего плана на несколько дней.
7 часов 30 минут. Энергичный, собранно-деловой вышел из кабинета, направился на кухню, поцеловал девочек...»
...Мария Ивановна Калашникова, старшая Валина сестра, которая мне не раз описывала эти последние минутки с детьми, всегда отмечала, что он приветливо поздоровался с ней, предупредил, чтобы она зря не беспокоилась: «На завтрак пойду в столовую! Вам и так с девчушками забот много». Еще раз поцеловал Леночку и Галочку: «Слушайтесь Марию Ивановну». Вышел в переднюю, надел шинель, подошел к телефону, позвонил дежурному: «Я на полетах!» И опять заглянул на кухню: «Я пошел! До вечера! — Он глазами обвел их всех.— До вечера!»
...Я так и вижу, как он стоит в дверях и смотрит на девочек долгим, ласковым, искристым своим взглядом: «До вечера!»
В книге восстановлен дальнейший путь:
«7 часов 40 минут. Вышел на лестничную площадку, подошел к лифту, посмотрел вверх на движущуюся кабину, крикнул: «Остановите, пожалуйста, на шестом». Просьба была уважена: лифт остановился.
