Дитрих фон Хольтиц - Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945
До тех пор пока немецкий народ, которому на родине легче было составить мнение о сложившейся ситуации, терпел власть «фюрера», для солдат на фронте не могло быть и речи об отказе от исполнения приказов. Направленные против решений Верховного главнокомандования действия одного человека, стоявшего на уровне командующего группой армий либо выше, уже в тот момент открыли бы путь к полной победе русским, которые приобрели опыт управления крупными силами и постоянно усиливали свой наступательный натиск.
Итак, я принял командование над 17-м армейским корпусом в его старом составе. В начале боев он включал пять дивизий, численность личного состава которых сильно уменьшилась. Полки сохранили лишь слабые ядра, и их пополняли срочно формируемыми ударными подразделениями. Тем не менее эти дивизии, чья артиллерия оставляла желать лучшего, проявили поразительную стойкость. Качество унтер-офицерских кадров сильно снизилось. Зато простой солдат, как всегда, был на высоте, особенно если принять во внимание суровую зиму, плохие дороги и, прежде всего, почти полную невозможность согреться на оборонительных позициях.
Прибытие из Франции новой реорганизованной танковой дивизии стало большим подспорьем и армии, и корпусу.
Отступление от Северского Донца в январе – феврале 1943 года было осуществлено в полном порядке, так что нам не пришлось испытать ни сильного давления противника, ни значительных трудностей. Наши потери в танках и автомобилях были незначительными. Снабжение продовольствием и боеприпасами налажено хорошо. Несмотря на тяжелое поражение под Сталинградом и отступление, проходившее часто в трудных условиях, можно сказать, что боевой дух войск был высок.
Когда сегодня нюрнбергские обвинители упрекают наших военных руководителей в совершении необоснованных, лишенных всякого смысла разрушений, во взрывах объектов, не имевших никакого военного значения, уничтожении деревень с целью затруднить продвижение противника, я, тщательно перебрав в памяти все события в районе действий моей дивизии (а с недавних пор и корпуса), в которых я принимал участие, должен сказать, что никогда не получал и не исполнял приказов подобного рода. Очень часто я до самого конца оставался вместе с моим арьергардом.
За Северским Донцом наш корпус в феврале 1943 года остановился на реке Миус, где мы заняли старые немецкие позиции. В течение многих месяцев мы оставались в обороне, и впервые за долгое время наши храбрые солдаты получили некоторую передышку. Однако и в это время было достаточно боев и сюрпризов. В конце февраля русские сумели прорвать наш левый фланг. Мы сумели закрыть образовавшиеся бреши на фронте, но нам сильно досаждали русские соединения, действовавшие в нашем тылу. Ежедневно нам сообщали о страшных акциях против рот хлебопеков, медицинских учреждений и т. д. Быстро собрав резервы, мы окружили эту крупную группировку противника. В конце концов русские, которым мы перерезали все пути снабжения, попытались снова прорвать наши позиции, но уже в обратную сторону. При этом русские полки, дравшиеся, вне всякого сомнения, доблестно, были рассеяны и пленены. Русское командование со всеми, кто при нем находился, попало к нам в руки. Их устроили на моем КП, прежде чем отправить в тыл.
Поскольку я сам был фронтовиком, меня в первую очередь интересовали бойцы и те, кто ими командовал. Хотя мне не нравятся те генералы, которые, ради завоевания популярности, считают своим долгом брать в руки винтовку, я тем не менее придерживаюсь мнения, что в критические минуты место генерала должно быть на передовой. Но если генералы должны проявлять личную храбрость, значит, в армии что-то идет не так, и высшее командование должно как можно скорее назначить более способных офицеров. А тем генералам, кому мешали возраст и изношенные нервы, было бы лучше добровольно уступить свое место новым людям, более пригодным как в физическом, так и в психологическом плане для того, чтобы полностью отдаваться исполнению своих обязанностей.
Как я понял потом, командование моим корпусом было делом относительно простым, штаб и средства управления работали великолепно. Начальник штаба был моим ровесником и имел ту же подготовку, что и я. Пехотой командовал трудолюбивый человек с хорошим чувством юмора. Он никогда не давал волю нервам и всегда склонялся к самому мужественному решению. Поскольку почти всю Первую мировую войну я провел, как пехотинец, на передовой, мой личный опыт позволял мне легко разбираться в ходе сражений, разворачивавшихся теперь на фронте. Мои сотрудники, которые на протяжении всей этой войны служили в высоких штабах, всегда поддерживали мои начинания и работали в одном направлении со мной. И сегодня я с теплом вспоминаю моего уважаемого начальника штаба полковника фон Таддена, который позднее пал смертью храбрых при обороне Кёнигсберга.
Несколько месяцев на фронте было затишье, и мы использовали эту передышку для того, чтобы укрепить нашу оборону. Противник отказался от попыток атаковать позиции нашего армейского корпуса на Миусе, восточнее Сталино. В это время заболел командир моторизованной дивизии «Великая Германия» – самой крупной фактически танковой дивизии, лучше других укомплектованной офицерами, солдатами и техникой.
Он был заменен командиром 11-й танковой дивизии, который, командуя ею, отличился во многих сражениях. А я занял его место на посту командира 11-й танковой дивизии.
Командиром 17-го армейского корпуса был назначен пожилой генерал, а мне пришлось проститься с моим штабом и моими дивизиями, ставшими мне такими дорогими. Я нанес прощальный протокольный визит в штаб-квартиру фельдмаршала фон Манштейна и там впервые в жизни имел случай увидеть Гитлера, который произвел на меня впечатление человека усталого и нервного.
Моя новая дивизия вскоре приняла участие в контрнаступлении на Харьков. В ее задачу входила зачистка сектора западнее Северского Донца. Я впервые командовал танковым соединением. Хотя противник значительно усилил противотанковую оборону, наша атака развивалась очень успешно, и скоро оборона была прорвана. Русские танки первой линии, вкопанные в землю, были полностью выведены из строя, что имело очень серьезное значение для противника, поскольку его позиции, выдвинутые далеко вперед, не позволяли осуществлять стабильную связь с резервами.
При правильном построении противотанковой обороны максимальную эффективность давала бы артиллерия танков, сохраняющих мобильность, являющуюся их главным преимуществом. Если бы вместо вкопанных в землю танков использовались обычные орудия, которые легче замаскировать, танки можно было бы отвести на 300–400 метров назад и разместить, например, в соседнем лесу, заранее оборудовав выезды из него; в этом случае наша дивизия ни за что не добилась бы такого легкого успеха[59].
