Николай Попель - Танки повернули на запад
Но обстановка с минуты на минуту накалялась, и Бабаджаняну было уже не до представителей.
Катуков положил ему на плечо руку:
- Война, Армо, и без того дело нервное. Не надо усложнять.
- Слушаюсь, товарищ командующий,- кивнул Армо и добавил: - На Кунина прут танки. Посылаю роту пэтээр. Остаются в резерве только сорокапятки...
До нас доносились глухие, сливающиеся в общий гул разрывы. Когда гул откатывался в сторону, слышались отрывистые выстрелы танковых пушек, отчетливые очереди пулеметов и послабее - автоматные. Над оврагом свистели наши и немецкие снаряды. В повозки, в грузовые машины спешно грузили раненых. На месте медсанбатских палаток торчали лишь рогульки, на которые ставили носилки, да груды окровавленных бинтов и ваты.
Кортылева, заместителя Бабаджаняна по политической части, я не застал. Он с ночи находился в батальоне Кунина. В трубке я слышал его голос, измененный боем:
- Танки прошли через нас. Повторяю: танки прошли через нас. Идут в вашем направлении, готовьтесь...
В блиндаж стремительно вошел Бабаджанян. Смуглое лицо его стало серым: так он бледнел.
- Богомолов,- повернулся Армо к корпевшему за столом начальнику штаба, организуй круговую оборону. Всех - в ружье.
Над оврагом коротко прошелестел снаряд и врезался в противоположный склон. Выстрел и разрыв почти слились. Били танки или "фердинанды".
Богомолов прислушался к свисту осколков, прикрыл пилоткой лысеющую голову:
- Ясно, товарищ комбриг.
Катуков нетерпеливо крутил ручку телефонного ящика.
- Тяжелой бы артиллерии,- неуверенно попросил Бабаджанян.
- Знаю,- отрезал Катуков.
Наконец командующий артиллерией Фролов ответил, и Катуков несколькими словами обрисовал обстановку:
- Нужен маневр траекториями. Понимаешь? Поворачивай артиллерийскую группу. Понимаешь? По рубежам...
Фролову можно было не объяснять подробности.
С Армо и Михаилом Ефимовичем мы быстро карабкались по склону оврага. Вдоль гребня его, в заранее отрытых окопах, уже сидели штабные командиры, писаря, бойцы с пункта сбора донесений.
Впереди все было затянуто плотной завесой дыма и пыли. И вдруг эту завесу прорвали десятки разрывов. Земля мелко задрожала под ногами. Артиллерия все била и била. Такую стену танкам не протаранить.
Когда огонь утих и дым немного рассеялся, мы словно сквозь туман увидели вдали сплошную цепь немецких машин. Понять, какие подбиты, какие целы, было невозможно. Цепь зашевелилась - видимо, немецкие танкисты получили какой-то приказ. "Тигры" и "пантеры" рассредоточивались, пробуя обтечь рубеж ПЗО.
Между нами и немецкими танками никого и ничего нет. Несколько сотен метров выжженного поля. И все. Артиллерия бьет издалека, с закрытых позиций, разбросанных где-то позади оврага.
Катуков прилип к биноклю. Машинально бормочет:
- Перестраиваются... Заходят клином... Пахнет ладаном...
Последние слова, не отводя от глаз бинокль, он шепчет мне на ухо.
Армо молча ставит перед нами на бруствер рукоятками вверх противотанковые гранаты. У Богомолова заело диск, он никак не может снять его. Рядом солдат прилаживает сошки ручного пулемета. Притащились радисты с серыми ящиками раций. Прильнув к земле, тянут провод телефонисты. Ни команд, ни выкриков.
Но снова заслон разрывов встает на пути танков. Невидимые нам артиллерийские наблюдатели знают свое дело. Снова застыли в дыму "пантеры" и "тигры".
Так повторяется не раз. Немцы не перестают искать щель. Наши батарейцы опускают перед ними огненный занавес. Однако танки все ближе и в конце концов, видимо, прорвутся. Из десяти - пять, но прорвутся.
Это понимает каждый из привалившихся к стенке окопа. Но не каждый понимает последствия такого прорыва.
- Товарищ "Сто первый - Волга", - неожиданно напоминает о себе радист. С наушниками на голове он притулился в углу, и никто не обращает внимания на монотонно повторяемые им позывные.
- Товарищ "Сто первый - Волга", вас вызывает "Сто первый - кинжал".
"Сто первый - кинжал" - это Горелов, - быстро прикидываю я. - Неужели готов?
Катуков наклоняется над рацией.
- Подтянулся полностью? Борта, говоришь, подставили? Видишь все поле? А связь с...
Михаил Ефимович вопросительно смотрит на радиста.
- Какой позывной у Бурды?
- ...Связь со "Сто первым - винтом" имеешь?.. Все проверено? Тогда действуй!
Гитлеровские танки снова перестраиваются. Вернее, часть перестраивается, а остальные ведут огонь, щупают снарядами поле. Где-то здесь в земле притаились русские корректировщики, а может быть, и русские противотанковые пушки.
Радист, принимая от Катукова наушники, неосмотрительно выпрямился и рухнул с разбитым черепом.
- Сеня, Сеня, чего ты? - недоуменно теребит его за плечо напарник. - Ну чего ты?
- Нет больше у тебя, сынок, друга Сени, - тихо произносит Михаил Ефимович, - пал Сеня в боях за Родину,
Кровь из разбитой головы капает на серый ящик; рации, на вылинявшие брюки, на обмотки второго радиста.
Танки закончили перестроение и, забирая вправо (не подозревают, что приблизились к Горелову), продолжают упрямое движение. И - останавливаются. Останавливаются прежде, чем до нас долетает мощная молотьба разрывов.
Первые залпы бригада дала из засад. Это они заставили немецких танкистов с ходу затормозить, развернуть башни. Но пока гитлеровские стрелки схватят цель, бригада Горелова успеет пробить борта не у одной машины.
Вздох облегчения вырвался у каждого из нас.
Вдруг замечаешь: над окопом наклонилась береза. Ее лаковые листья, если станешь в рост, блестят, мелькают перед глазами. И чистая как снег кора тоже блестит на солнце.
Только что к нам сквозь разрывы заградогня рвались немецкие танки и фашистские башнеры ловили в прицел кромку оврага, одинокую березу. А теперь гитлеровцам не до нас. Они разворачиваются, чтобы смять бригаду Горелова.
Бригада выходит из засад, идет на сближение. Перед ней огненный вал, направленный точной рукой артиллеристов. У немцев больше танков. Но артиллерия наша мощнее, активнее. Да и авиация сегодня поддает жару. В танках сидят авиационные наблюдатели. По их слову штурмовики, прижимаясь чуть не к самой земле, бьют реактивными снарядами по "тиграм", истребители ввязываются в бой с вражескими бомбовозами. В раскаленном небе возникают скоротечные, непостижимые для нас бои. И не всегда поймешь, кто это, выбросив шлейф пламени и дыма, падает вниз. Иногда самолет, уже, казалось, совсем лишившийся управления, вдруг пытается выровняться, оттянуть неминуемую встречу с землей.
С каким упорством тупоносый ястребок стремится избежать посадки в расположении немецких танков! Но высота все меньше и меньше... Огня не видно. Только в последнюю секунду из-под крыла вырвался клок дыма. Не дотянул. Грохнулся перед головными "тиграми". И они в упор, метров с пятидесяти, будто балуясь, расстреливают его.
