Алексей Рыбин - Майк: Время рок-н-ролла
И при этом — журнал «Rolling Stone», который герой читает между делом, сидя в сортире… Это не нищета, это, напротив, — полная свобода.
И Майк поет «Пригородный блюз» так, что каждому ясно — герои нажрались на даче, у них кончилось все, что может кончиться, но в городе у каждого перед парадной лестницей стоит по «кадиллаку». Проблема только в том, что нужно опохмелиться и до «кадиллака» как-то добраться. На автобусе зайцем, «стопом» или электричками, как мы с Майком однажды ехали из Москвы в Ленинград.
В Москве у нас был настоящий «Пригородный блюз». День рождения Саши Липницкого, Николина Гора, дипломатический пляж, самая что ни на есть светская столичная компания, кучи денег, которые тратились в течение трех дней торжества.
А потом — имея на двоих что-то около рубля мелочью — путь из Москвы в Ленинград на электричках, ясное дело, без билетов. Ехали почти сутки, приехали грязные, измученные и в тот же вечер у Майка дома вальяжно напились. Вот о чем эта песня. О том, что нам все нипочем и сам черт не брат. И еще о многом другом. Поэтому она и близка любому вменяемому слушателю. Конечно, те, кто любит песни Валерия Леонтьева, в ней ничего не поймут. Ну и пусть их.
«Свет» — одна из самых загадочных песен Майка, исполнял он ее нечасто. «Да святится имя твое» — кому адресованы эти слова? Майк никогда и ни с кем не говорил ни о религии, ни о вере.
Мы все выросли в безверии. И страна продолжает полностью игнорировать заповеди, страна живет без Бога в душе, по большому счету, стоит выйти на улицу — и ты тут же сталкиваешься с бесовщиной. Она везде — в офисах, в метро, на улицах. Те, кто ездят на автомобилях, находятся в самом горниле тщеславия, злости, хамства, жестокости и агрессии — почему-то на проезжей части бесовщина совершенно распоясывается.
Лицемерие потрясает. Длиннющие очереди в церкви на церковные праздники — что это? Это стоят верующие? Очень может быть. Все может быть, как известно. Только Богу в нашей стране как-то ничего не дают, все больше просят. Миллионы долларов, отданные (слово «пожертвованные» как-то даже неловко писать) разнообразными бандитами на строительство и обустройство храмов, — это не отданное Богу.
Богу не нужны материальные блага. Куски золота и пачки денег — к чему они Создателю? Богу мы можем отдать только себя — себя в Боге. То есть себя не прелюбодействующих, себя не ворующих, себя не сквернословящих, не обжирающихся и не нажирающихся, и — в первую очередь — себя любящих ближнего своего. А это как-то не получается. Куда проще поставить свечку (реальную или фигуральную — в виде банковского чека), попросить прощения за убийство или там грабеж, за обман и издевательства — и думать, что Бог все простит. Простить, наверное, простит, но что совершенно точно — воздаст каждому по делам его. Впрочем, все это лишь мои предположения.
Майк никогда не говорил о Боге. Но эта песня — о ком она? К кому он обращается? Это единственная из его песен, где нет ни капли цинизма — маски, за которой часто скрывается лицо, залитое слезами сострадания.
«Они говорят так много слов, но я знаю — все вранье… и я шепчу: „Да святится имя твое"…»
Таких фраз Майк больше нигде и никогда не писал.
«Утро вдвоем», «Блюз твоей реки», «Если будет дождь», «Позвони мне рано утром» и, собственно, «Сладкая N» — лучшее из того, что написано о любви не только в Советском Союзе того времени, но и вообще в русской поп-музыке.
Песен о любви у нас практически нет — кроме песен Майка, Гребенщикова и нескольких песен Цоя. В самом деле, не называть же «песней о любви» «Увезу тебя я в тундру» или «Я в восьмом ряду, меня узнайте вы, маэстро» — это не песни, это ахинея какая-то, которую и слушать-то стыдно. Я постоянно испытываю гнетущее чувство неловкости, когда слышу про «маэстро» или еще про какого-нибудь «Зайку».
В СССР о любви писать было не принято. Почему — объяснимо. Любовь — чувство очень сильное, кто же с этим будет спорить. И что самое важное — это чувство разрушительное, выжигающее и стирающее в пыль все, что находится поблизости от главного героя, переживающего эту самую «любовь».
Майк — единственный, кто написал о любви очень точно, правдиво, он смог передать мучения реального, взрослого, умного и чувствующего человека, испытывающего непреодолимое влечение к какой-то конкретной женщине.
Это действительно очень похоже на формулировку, используемую в разных договорах в пункте, который перечеркивает все предыдущие пункты, обязательства и меру ответственности, — этот пункт посвящен «обстоятельствам непреодолимой силы». Стихийным бедствиям. Пожарам, ураганам, войнам, наводнениям — тем событиям, при которых исполнение договора становится невозможным.
В частной жизни любовь и является именно таким форс-мажорным обстоятельством. Непреодолимой силы. И все предыдущие договоренности и обязательства несчастного влюбленного тут же перестают выполняться, он перестает отвечать не только за свои поступки, но и за свои слова.
Трезвенники начинают пить, а пьющие — внезапно перестают. Неряхи бросаются в бутики и на последние деньги накупают модной дорогой одежды, модники опускаются, не бреются, не стригутся и по три дня не меняют носки. В общем, происходит полный кошмар.
Эти ситуации могли бы выглядеть комичными, если бы не хаос и разрушение, которые влюбленный сеет вокруг себя, ругаясь с друзьями, забивая на работу и уходя из дома — от семьи, родителей и холодильника, в котором стоит кастрюля супа и миска с котлетами.
Единственный, кто писал что-то похожее на правду о любви, — это Майк.
Поведение влюбленного, описанное, спетое Майком, настолько не укладывалось в кодекс поведения добропорядочного советского человека, что эти песни, в которых пелось исключительно о любви, не проходили советскую цензуру.
Подразумевалось, что советский человек, будучи влюбленным, должен снимать пиджак и укутывать им продрогшую любимую, бегать с ней по березовой роще, хватая руками стволы и кружась вокруг них с идиотским смехом, дарить цветы, ходить в театр, совершать трудовые подвиги и в самом идеальном случае — утащить предмет своей страсти куда-нибудь в Сибирь на строительство гигантского химкомбината или электростанции.
И самое главное — влюбленный ни за что, ни при каких обстоятельствах и не в какой форме не должен не то чтобы хотеть трахнуть свою любимую, у него и в мыслях этого быть не должно.
Любой намек на секс был уместен только от героя отрицательного, вступающего в противоречие с образом мыслей и действий нормального советского человека.
Нормальный советский человек должен лечь в постель с любимой в полной темноте, только после свадьбы и никаким сексом с ней никогда не заниматься. Ни в коем случае. Он должен нежно поцеловать любимую, любимая — уснуть на его груди, а потом у них автоматически появляется ребенок и случается общий шумный праздник, а там становится и вовсе уж не до секса.
