Товия Божиковский - Среди падающих стен
Минут через десять он вернулся и швырнул на стол пачку папирос, угощает нас.
Наконец мы начинаем понимать, что взбаламутило это болото. "Наша" еврейка рассказала Квятковским, что евреи, скрывающиеся у Викты, знают о делах этой шайки, шантажировавшей евреев. Квятковские боятся, что подполье, с которым мы связаны, тоже узнает об этом, и тогда им несдобровать.
Квятковские злятся на своих "компаньонов"- Викту и "нашу" еврейку, которые свалили всю вину на них, Квятковских. Они, оказывается, пришли, чтобы задобрить нас и доказать свою лояльность, а заодно выяснить, кто их "продал".
Следствие вылилось в ссору, и дело дошло до драки. Видно было, что выяснение отношений с сообщниками для них все-таки не столь важно: пан и пани Квятковские из кожи лезут, чтобы завоевать наше расположение. Мы нагнали на них страху, и им дозарезу надо освободиться от него. Мы пошли на мировую. Дело кончилось крепкой выпивкой и закуской. Пьяные, они рассказали нам то, что, будучи трезвыми, скрывали бы.
Квятковские вспомнили, что пора уходить, когда настал уже комендантский час. На всех "спальных мест" не хватало, и потому пьянка продолжалось до утра.
Все хорошо, что хорошо кончается: мы расстались друзьями с теми, кого сначала так боялись.
Теперь и наши хозяева, и Квятковские обеспокоены только одним: а что, если мы попадемся не по их вине, как они оправдаются? И они обещают беречь нашу тайну строго-настрого.
Мы спустились в подвал успокоенные. Легче стало на сердце.
28.4.1944
Время Пасхи. Но когда начинается этот светлый праздник? Или он уже прошел? Мы не знаем точно.
Зато день христианской Пасхи запомнится мне надолго. Стефан пошел к своим друзьям, и я остался один.
В первый день Пасхи на рассвете приехали к хозяйке погостить в праздник родственники из Ченстохова. Хозяева боялись, чтобы гости не узнали нашей тайны, и потому мне пришлось сидеть два дня безвыходно в подвале. Это бы ничего, но гости явились так рано, что хозяева не успели обеспечить меня едой на эти дни.
Шум, поднятый приездом гостей, разбудил и меня. Но я не двинулся с места, мое ложе было сбито кое-как из досок, и каждое мое движение могли услышать наверху.
Проходят часы и я тешу себя надеждой, что может, на мое счастье, гости хоть на часок уйдут. Но они уходят не все сразу: один - уходит, другой приходит.
Уже полдень, а я все еще прикован к своей постели. Хозяева знают, в каком я положении, но они могут мне помочь лишь одним: громким смехом, шумными возгласами они дают мне знать, что я могу повернуться или кашлянуть.
Вечером я услышал, что хозяин предлагает гостям немного пройтись. Мое избавление близко! Гости упрямятся, они зовут с собой и хозяйку, а она увиливает под всякими предлогами. Но гости все же ушли, и хозяйка спустила мне вниз еду. Радость моя была велика, но коротка. Гости вернулись, и снова начались мои мучения, которые продолжались весь вечер с короткими передышками и на другой день. Я избавился от | них и от гостей только, когда кончился праздник.
Вернулся Стефан, и мы стали рассказывать друг другу, как провели праздник...
29.5.1944
Стояли жаркие дни троицы. В открытые настежь окна уже г раннего утра врывается горячий воздух. На улице чувствуется праздник, нарядные прохожие толпятся у трамвайной остановки возле нашего дома. Переполненные вагоны отходят от остановки, увозя поляков в пригородные леса, и улица пустеет.
Нелегко сидеть в четырех стенках в этот жаркий день 27 мая. Сердце рвется на волю не только из подвала, но и из комнаты. Жажда увидеть небо велика, она подсказывает мне соблазнительную мысль: в такой день у гестаповцев и вымогателей есть более приятные занятия, чем охота за евреями. Пройдусь-ка, чтобы насладиться летом.
Пришла наша связная Ривка Мошкович (Зося). Она согласилась пойти со мной на прогулку. Трамвай возле нашего дома - не для нас. Мы ушли, смешались с толпой, ожидавшей трамвая, и сели на 27 номер, идущий в Беляны. На каждой остановке в трамвай входили все новые пассажиры, главным образом, молодежь.
Они уже в летней одежде, и у них с собой купальные костюмы и свертки с едой: собираются, значит, провести в лесу целый день.
В трамвае давка. Толпа сжата в один ком, со скрежетом зубовным смотрит на передние скамейки, предназначенные для сынов "расы повелителей". На них сидят лишь два немца.
Мои спутники - кто из них обратил на меня внимание? Трудно догадаться. Я пытаюсь слиться с массой, казаться беззаботным, напеваю какой-то мотив, - все это для тех, кто и в такой возвышенный день готов заниматься такой прозой, как шантаж, или чем-то похуже.
Но я не только смотрю на себя как на объект чужого внимания; я и сам рассматриваю других, ищу шантажистов - частых гостей в трамваях, а больше всего "своего брата" - еврея, но напрасно.
Беляны - традиционное место отдыха поляков в троицу - гудит, как улей. Все тропинки и дорожки забиты людьми. Молодые и старые, женщины и мужчины веселятся, сбросив с себя все заботы, как будто нет войны и нет оккупантов в стране. Одни кружатся в танце в ликующей толпе, другие гуляют в свое удовольствие, поют. Кружатся карусели, взлетают качели вверх и вниз.
На пляже - шум, веселье. Мелькание купальных костюмов всех видов в лучах горячего солнца. Народ накинулся на лотки с газированной водой, закуской, игрушками.
В толпе праздношатающихся крутятся певцы, фокусники, пьяные, которые веселят народ.
Беляны - островок веселья, на котором чувствуешь себя свободным, сбросившим иго кошмаров и отчаяния.
До сих пор я видел Варшаву и всю Польшу глазами человека из укрытия: весь мир, думалось мне, не что иное, как одна большая "малина". Беляны показали мне все в другом свете.
Я обнаружил здесь несколько евреев и как раз с ярко выраженной "арийской" внешностью. Я узнал их по темным, потухшим глазам, по душевной сломленности, которая отражалась на их лицах и которую даже Беляны не могли стереть. Печать страдания на лицах - чужой не заметит ее, не распознает ни гестаповец, ни шантажист - только еврейский глаз увидит ее.
Назавтра я снова поехал с Зосей в лес. День был жаркий, но народу в лесу было мало. Не было прежнего веселья, берег реки опустел, в лесу стало тихо. Люди старались не задерживаться здесь.
Вскоре мы узнали разгадку странного явления: вчера немцы окружили пригороды, где веселились поляки, хватали людей и отправляли их на работу в Германию, и потому многие не решились сегодня пойти в лес.
Надо было уносить ноги и нам, и на первом же трамвае мы убрались восвояси.
8.6.1944
Вот уже несколько дней собираюсь я к Ицхаку и Цивье, которые вернулись на сгоревшую раньше "малину" на Панской, 5.
Нам, последним из центрального комитета Дрора, надо было встретиться и поговорить о делах.
