Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
Эта весть была маслом, пролитым на огонь, и ненависть народная достигла крайнего предела. В повсеместных воплях неудержимого ропота слышалось имя Иоанны Грей, к заговорам непричастной, но достойно оцененной народом в эту годину бедствий и гонений. Воцарение Марии Тюдор было для Англии кровавым потопом, и гибнувший народ смотрел на Иоанну Грей, как на кроткую голубицу, вестницу прощения и милосердия Божия. Мысль свергнуть Марию и возвести на престол Иоанну, утешительная для большинства, выразилась наконец на деле. Некий дворянин Томас Уайэт /Wyat/, возмутив графства Кент и Сеффолк, с четырехтысячным ополчением двинулся к Лондону и уже занял предместья Уэстминстера, но, преданный своими близ Темпль-Бара, был повешен вместе с десятью сообщниками. Этот бунт, сначала ужаснувший Марию Тюдор, был по усмирении своем весьма полезен для пагубы Иоанны Грей. Кроме соображений политических, королевой руководила та адская ненависть, которую каждый урод питает к красоте, та зависть, которую большинство старых, мумифицированных дев чувствует обыкновенно к молодым, семейным женщинам. Иоанна Грей, ее отец, маркиз Дорсет, и муж ее Гилфорд были отданы под суд по обвинению в соучастии в мятеже и злоумышлениях на свободу и жизнь королевы. Не был упущен из виду и вопрос религиозный, так как муж и жена исповедовали лютеранизм. С благой мыслью обратить заблудших на путь истинный, королева послала к ним своих патеров для увещания и для предложения купить жизнь ценой отступничества. Гилфорд и Иоанна были непреклонны! Последняя имела даже геройство написать своей сестре письмо (на греческом языке), в котором заклинала ее оставаться верной однажды принятому исповеданию. Обвиняемая на суде, Иоанна созналась чистосердечно в единственной своей вине:
— Зачем, — говорила она, — я не имела твердости отказаться от ненавистной короны? Зачем любовь к родным заглушила во мне голос долга и совести? Государыня имеет полное право казнить меня за то, что, помимо ее, я осмелилась принять неподобавший мне титул королевский!
Кротость и смирение жертвы не только не обезоружили, но как будто еще пуще ожесточили Марию. Бестрепетной рукой она подписала смертный приговор Дорсету, Гилфорду и Иоанне Грей, приказав второго казнить на площади, а жену его в стенах Башни. К этому побудила королеву боязнь, чтобы народ, видя перед собой молодые жертвы, не исторг их из рук палачей.
Последние минуты Иоанны — не история, но легенда мученицы, чуждая вымышленных прикрас и трогательная по своей — если смеем так выразиться — евангельской простоте.
Приговор свой Иоанна выслушала спокойно и прослезилась только тогда, когда пришли за ее мужем, Гилфордом Додлеем. За несколько часов перед казнью ему было разрешено прийти проститься с женой, но Иоанна имела мужество отказать ему, не желая предсмертным прощанием поколебать его и свою твердость.
— Разлука наша, — сказала она при этом, — слишком кратковременна. Через час или через два мы свидимся и соединимся в лучшем мире, где нет ни печали, ни страданий!
Встав у окна, Иоанна дождалась минуты, когда мимо нее провели Гилфорда: он, увидя жену, рыдая, протянул к ней руки, а она махнула ему влажным от слез платком и после того как бы погрузилась в предсмертную тоску и какое-то самозабвение, из которого пробудилась, когда под окном ее темницы простучали колеса телеги, на которой лежал обезглавленный труп Гилфорда.
— Не упадал ли он духом? — спросила она пришедших к ней свидетелей казни.
Ей отвечали, что присутствие духа до последней минуты не изменило Гилфорду, и эта весть воскресила в Иоанне мужество, не покидавшее ее до самого склонения головы на плаху.
Взяв записную книжку, Иоанна набросала в ней несколько строк, выражавших смутное состояние ее души в последний час жизни. Думала ли она тогда о позднейшем потомстве, в памяти которого надеялась жить многие века, или это было движение лихорадочное, почти бессознательное?
Между тем, в нижнем этаже Башни заканчивались приготовления для казни юной страдалицы: прочно сколоченные подмостки были обтянуты черным сукном, посыпаны соломой, на них была установлена плаха, на плаху положен тяжелый, хорошо направленный топор… Все, все было в надлежащем порядке и тем прочнее, что эшафот этот служил основанием английскому престолу, на котором восседала Мария Тюдор.
Дверь темницы Иоанны Грей отворилась в последний раз. Вошел комендант Башни, за ним показались члены суда; в полумраке коридора блеснули шлемы и нагрудники стражи.
Подойдя к Иоанне, комендант упал перед ней на колени и, заливаясь слезами, вместо того чтобы пригласить ее вниз, умолял дать ему на память что-нибудь из вещей, принадлежавших ей… С кроткой младенческой улыбкой, она отдала коменданту свою записную книжку; потом, с помощью двух прислужниц, совершила предсмертный туалет: подобрала свои роскошные волосы, обнажила шею и плечи и стала спускаться по лестнице, каждая ступенька которой приближала ее к вечности.
Через несколько минут глухой удар, от которого загудел эшафот, раздался в нижнем этаже Башни… Вечность, которой так жаждала Иоанна Грей, приняла ее в свои таинственные пучины.
Это происходило 12 февраля 1554 года.
Существует предание, что Иоанна Грей была казнена, будучи в первом периоде беременности. На подобные мелочи не обращала внимания суровая девственница, сорокалетняя Мария Тюдор, при которой, как мы говорили, женщины рожали на кострах, но новорожденные их младенцы служили только лишними поленьями для сожжения матерей…
В заговоре Томаса Уайэта, как выяснилось на следствии, принимали участие многие вельможи, и в нем же была замешана сводная сестра королевы, дочь Анны Болейн — принцесса Елизавета. Питая к ней непреодолимую ненависть, как к лютеранке и как к девице восемнадцатью годами ее моложе и собой гораздо красивее, Мария Тюдор удалила ее от двора в один из загородных дворцов, где Елизавета жила, впрочем, окруженная довольством и имела свой особый штат. Опасаясь, чтобы Мария Тюдор не подвергла ее участи Иоанны Грей за исповедание лютеранской ереси, Елизавета перешла в католицизм и стала выказывать самое ревностное усердие к его обрядам. Отступничество не только спасло Елизавете жизнь, но снискало ей даже расположение Марии Тюдор, впрочем, столько же искреннее, сколько искренно было обращение Елизаветы.
Не распространяемся более о царствовании Марии Тюдор, так как инквизиционные ее подвиги, отъезд ее супруга Филиппа в Испанию и неудачная война с Францией, не имеют отношения к предмету наших исторических очерков. Заметим только, в заключение, что Мария Тюдор, подобно Анне Болейн и Иоанне Сеймур, принадлежит к числу исторических личностей, обезображенных поэтическими прикрасами. Сорок лет тому назад Виктор Гюго в своей эффектной трагедии «Мария Тюдор» вывел английскую королеву в виде страстной женщины, мстящей казнью своему неверному любовнику, никогда не бывалому, но порожденному пылким воображением французского поэта. Мария Тюдор в молодости питала самую постную, платоническую страсть к графу Девоншир, обожателю принцессы Елизаветы; выйдя же за Филиппа, привязалась к нему, со всем пылом страсти, обыкновенно питаемой старыми женами к молодым мужьям. Говорим раз навсегда: если об исторических личностях судить по произведениям итальянских композиторов или французских драматургов и романистов, история превратится в сказку или кукольную комедию.
