Ирина Гуро - Ранний свет зимою
Прошло часа два. Наступили сумерки. Город медленно погружался в темноту. Светился только шпиль ратуши. Читальный зал опустел, а девушка все еще возилась у стеллажей. Наконец! Она запирает шкафы, надевает широкополую соломенную шляпу:
— Я провожу до места, где вас будут ждать. Мы поедем омнибусом.
Они взобрались по узкой лесенке на империал. Миновали несколько скудно освещенных газовыми фонарями и вымощенных крупным булыжником улиц. Переехали мост. Под колесами зашуршал гравий. Они сошли на безлюдной остановке.
Предместье жило своей особой жизнью, словно и не было тут же рядом большого города с шумной нарядной толпой, с вереницей блестящих экипажей. Негромко пели девушки, сидевшие на крылечках. В крошечных садиках при кафе пили пиво под разноцветными бумажными фонариками, гирляндами, развешанными между деревьями. Долетали обрывки разговоров. Где-то играли на мандолине.
— Здесь, — сказала спутница Минея.
У дверей маленькой кондитерской стоял пожилой смуглый человек с темными усами и длинной палкой зажигал круглый газовый фонарь, висевший над входом. Матовый шар вспыхнул приятным светом.
Человек заметил посетителей:
— Здравствуйте, фрейлейн! Пожалуйте! Вас ждут.
Он открыл дверь, легонько, по-домашнему скрипнувшую на блоке. В зальце было светло и совершенно пусто. В углу за круглым столом сидел Степан Иванович Новоселов.
…Серая птичка выскочила из теремка стенных часов, прокуковала девять раз и спряталась в игрушечный домик… И десять раз прокуковала кукушка, и одиннадцать…
Что-то новое появилось в облике Новоселова. Такой же знакомой Минею привлекательностью дышали его черты, та же манера говорить, внимательно прислушиваться к собеседнику, проявляя искренний интерес к его делу, что всегда особенно пленяло в Новоселове, та же ясная усмешка… Но теперь строже сжимались его губы, металлическая нотка звучала в голосе, резче выделялась морщина между бровями. Все стало в этом человеке законченнее, тверже, весь он стал сильнее.
Новоселов забросал Минея вопросами: о штрафах и расценках в мастерских, о настроениях в солдатских казармах, о кружках учащихся.
Иногда как будто незначительный факт привлекал внимание Степана Ивановича, и он просил:
— А вы подробнее, подробней! Значит, работницы казенного винного склада пришли к рабочим за советом? Как же это было?
— Видите ли, Степан Иванович, они на складе моют водочные бутылки. Норм твердых нет. Рабочий день — одиннадцать часов. Произвол полный. Женщины собрались…
— А где собрались? Как проходило собрание? Вы знаете? — с живостью спросил Новоселов.
— Знаю, конечно. Собрались на речке у мостков, где белье стирают. Ну и кричали там: «Вон, глядите, как мастеровые за свои права стоят! Добиваются отмены штрафов. Табельщика за обсчеты с места согнали. А мы — как скот бессловесный!» В общем, в таком духе… И выбрали трех женщин, чтобы узнали у нас в мастерских, как эти дела делаются.
— Ну, а вы что, их научили?
— Научили. Составили им требования. И разъяснили, зачем царю нужна «монополька».
— Да ведь это замечательно! У неграмотных, забитых женщин в далеком Забайкалье, у черта на рогах, рождается чувство собственного достоинства, они подымаются против угнетателей. И идут к рабочим, в мастерские, за советом! Значит, вы уже авторитет заработали, и народ к вам тянется…
Минею стало тепло от этих слов учителя, он даже потихоньку вздохнул облегченно.
— Организация ваша, пролетарская по составу, — продолжал Степан Иванович, — сразу и без колебаний стала на искровские позиции. Это самое главное. И от кустарничества вы избавляетесь, как я вижу. Люди у вас хорошие, отличные люди, готовы на большие дела. Иные умники скажут: «Ах, что вы, у них образования не хватает, в философии не начитаны! Какие из них политические руководители!..» Да вы плюньте на таких критиков! Людей привел к вам стихийный протест против существующего строя. Они на практике, на собственном горбу познали законы развития общества. В борьбе, в боях они закалятся и вырастут. А победим — все к ним придет: и образование и культура.
— Кое-кто из сибирских товарищей считает, что теория сейчас должна отойти на второй план, — сказал Миней. — Главное, мол, практика боевого рабочего движения…
— Гоните вы этих сторонников голого практицизма к черту! Вы, интеллигенты, образованные марксисты, связавшие себя с революцией, должны помогать рабочим овладевать теорией Маркса. Это ваш святой долг.
— У нас мало сил для пропаганды теории Маркса, мы сами еще так мало знаем, — вставил Миней.
— Напротив! Вот тут-то вы сделали немало. Черт побери! Когда я впервые встретил вас в Нерчинске в этой знаменитой аптеке, похожей на острог, я и не предполагал, что вы так быстро подрастете… А вот с агитацией у вас худо…
— Худо, — согласился Миней.
— Вы создали себе некий маленький плацдарм и успокоились. А по-моему, тут и впору начать то, что Маркс называет «концентрическим нападением», то есть повести борьбу в трех направлениях: теоретическом, политическом и экономическом. По каждому поводу давайте бой, говорит Ленин, обличайте правительство, раскрывайте всю мерзость строя, показывайте путь к его ниспровержению. И пора читинцам переходить на создание настоящей организации, с явочными квартирами, с техникой! Вы начали уже, но надо решительнее, смелее. Смелость состоит не только в том, чтобы твердо держаться на допросах в охранке. Она состоит и в том, чтобы не бояться работы, долгой, кропотливой и очень трудной! И выходите поскорее, бога ради, из своей раковины!
— Степан Иванович! Вы считаете, что мы замкнулись? Своим домком живем?
— Считаю. Именно своим домком. Не читинским, так сибирским домком.
Миней пытался что-то сказать, но Степан Иванович опередил его:
— Я знаю обстановку в Сибири. Я же у вас там не только статистикой занимался. Знаю, иные «деятели» напевают: Сибирь имеет, мол, свою специфику, свое лицо, вам не проклевать скорлупу обособленности. Вы хоть и молодая организация, а эти «теорийки» отбросили. Да разве дело в возрасте организации? Дело в том, чтобы сибирские социал-демократы осознали: мы часть большого целого! Чтобы они усвоили размах общерусской работы. А есть это сейчас?
— Иногда второстепенные вопросы заслоняют важное, — признался Миней.
Степан Иванович проговорил с силой:
— Самое важное сейчас — это организация партии. Единой общерусской социал-демократической рабочей партии. И нет задачи важнее…
Новоселов дал Минею берлинский адрес:
— Вы там встретитесь с Любаревым — интересный человек. Он вас познакомит с работой…
