Сергей Смирнов - Роман с разведкой. Интернет-расследование
Сопроводив гостя, Демьянов тут же ушел, деликатно ссылаясь на занятость по службе, а они, Садовской и Сенявин, проговорили весь день, ночь и раннее утро до возвращения Демьянова, задачей которого было доставить посланника великого князя к линии фронта в районе Ржева, где люди Судоплатова подготовили «окно» для его возвращения к немцам. Садовскому и Сенявину он сказал, что переход будет организован завербованными им фронтовыми офицерами, а немецкая сторона о месте перехода предупреждена.
О чем был их долгий разговор? Наверное, сначала искали общих знакомых, потом Борис Александрович расспрашивал Дмитрия Львовича о великом князе, о положении дел среди русских эмигрантов под властью немцев, о его знакомых, уехавших на Запад, о недавно умершем Ходасевиче, похоронившем Садовского еще в 1926 году. И наконец, о том, ради чего Сенявин прыгал с парашютом где-то под Малоярославцем и висел на стропах, зацепившись за верхушку березы, пока его не сняли двое сопровождавших полковника агентов. Он достал из портмоне аккуратно сложенный конверт, развернул его и поднес к глазам Садовского.
— Вот тот самый конверт, который вы хотели видеть. Вы удовлетворены, Борис Александрович?
Садовской внимательно рассмотрел конверт, попросил развернуть его тыльной стороной, также тщательно осмотрел и ее, а потом, когда Сенявин снова спрятал конверт в портмоне и замер в ожидании, ответил:
— Вполне. Почерк Николая. Правда, в подлиннике вижу впервые. Вторая половина шифра — ЗА652718. Запишите, запомните и при мне запись уничтожьте.
Они продолжили разговор после того, как Сенявин убедился, что запомнил шифр и, выйдя на улицу, сжёг его запись за ближайшей могилой.
— Могу я полюбопытствовать, Борис Александрович, откуда вам известен этот шифр?
— Резонный вопрос, Дмитрий Львович. Дело в том, что моя жена, Надежда Ивановна, в последние месяцы монархии была очень близка к Александре Федоровне. При всей колоссальной дистанции в их положении императрица видела в Наде не только слугу, но и друга. Иначе бы она не поручила ей запомнить эту комбинацию цифр и не велела бы дожидаться посланника с конвертом в случае, если империя падет. Она говорила, что само письмо получит тот, кто будет главой Императорского Дома. А крайний срок появления посланника — время накануне Рождества 1941 года. Императрица позвала её для разговора в первые часы после отречения Николая. Она велела Надежде Ивановне немедленно покинуть Царское Село, чтобы в дальнейшем ее имя не связывали с царской фамилией и она могла сохранить тайну. Только в случае, если ей будет угрожать смерть, она должна была передать тайну шифра тому человеку, которому могла без сомнения доверять. Надежда Ивановна очень больна, если вы заметили, когда я вас знакомил с ней и её сестрой, которая теперь за нами ухаживает. Вот год назад, перед самой войной, она и решилась поделиться со мной этой тайной. Я воспринял ее рассказ как знак Божий. Кстати, по-моему, тайна шифра проста и придуман он наспех. Похож на номер кредитного билета, например, «катеньки» — помните, сторублевая банкнота.
— Речь, несомненно, идет о чем-то важном. Важном как минимум для судеб династии. А ваша жена запомнила какие-нибудь подробности того разговора?
— Александра Федоровна показала ей этот конверт, надписанный хорошо знакомым Наде почерком Николая II, и сказала, что если империя падет, посланца нужно будет ждать в течение четверти века. Кроме того, она дала понять, что эту часть шифра знают еще несколько человек.
— К нам никто, кроме вас, не обращался. По крайней мере, Кирилл Владимирович ничего об этом не говорил.
— Думаю, поэтому они и страховались. Мало ли что могло произойти за двадцать пять лет с этими людьми. Тем более что на них на всех было клеймо близости к императорской семье. Позвольте и мне, Дмитрий Львович, задать один вопрос: Владимир Кириллович знает, какую дверь открывает этот ключ, этот шифр?
— Мне об этом ничего неизвестно. И это абсолютно честный ответ.
— Дай Бог, чтобы раскрытие этой тайны принесло пользу нашей несчастной Родине и святому делу восстановления монархии. Мы здесь, в России, сделаем для этого всё, что в наших силах. Передайте это великому князю.
Садовской замолчал, глядя куда-то мимо головы собеседника, ему за спину, где уже светлел прямоугольник двери, оставшейся открытой из-за жаркой июньской ночи до самого утра. Сенявину стало не по себе. Он чувствовал почти физически силу духа этого парализованного человека, который, казалось, видел не занимавшееся над Москвой утро, а само будущее. И когда он снова посмотрел на Дмитрия Львовича, в его глазах таяли слезы. Видимо, ничего хорошего в этом будущем он не усмотрел.
Два ордена одного героя
Благополучно перейдя линию фронта со своими спутниками, Сенявин нескольких дней провел в Смоленске, где сотрудники Абвера по минутам реконструировали те дни, что он провел на советской территории. Он с восхищением говорил о Садовском, с воодушевлением — о Демьянове, который казался ему настоящим героем. На неоднократно повторенный вопрос о том, зачем Садовскому понадобилась встреча с представителем Владимира Кирилловича, он вновь и вновь говорил о верности Бориса Александровича монархической идее и союзу с Германией. А контакт с представителем Великого князя был, по его мнению, необходим Садовскому для уверенности в том, что немецкое руководство серьезно относится к сотрудничеству с русскими монархистами. Немцам не оставалось ничего другого, как сделать вид, что они поверили ему. В середине лета 1942 года Сенявин благополучно вернулся в «Кер Аргонид». Теперь Кирилл Владимирович знал весь шифр. Но толка от этого не было никакого. Его осторожная попытка добиться через Жеребкова разрешения на поездку в Швейцарию закончилась тем, что ему вежливо посоветовали дожидаться окончания войны и победы Великой Германии.
Как пишет Судоплатов, к участию в операции «Монастырь» помимо жены Демьянова был привлечен и его тесть. По утверждению Павла Анатольевича, это было исключением из принятых в НКВД правил, где такая семейственность не приветствовалась. Наверное, руководство «органов» видело в ней опасность потерять полный контроль над поступками агентов. Но дело в том, что Борис Александрович Березанцев имел большую квартиру в центре Москвы, в Брюсовом переулке, и её было очень удобно использовать как конспиративную. На квартире он принимал больных, ведя частную практику, которая была ему как большому светилу разрешена в качестве исключения, появление здесь незнакомых людей не вызывало вопросов у соседей. Сюда приходили немецкие агенты, отсюда они отправлялись на квартиру Демьянова на Садово-Самотечной. Тут, уже предупрежденная отцом по телефону о прибывших «гостях», Татьяна Березанцева подносила им чай и водку, разбавленные снотворным, а после того, как они засыпали, их обыскивали, заменяли боевые патроны холостыми, а взрывчатку — её муляжом. Если принималось решение об аресте агентов, то делалось это только после того, как они покидали конспиративную квартиру и еще какое-то время имели возможность перемещаться по Москве. Всего в рамках операции «Монастырь» было, по разным данным, арестовано, уничтожено или перевербовано от двенадцати до нескольких десятков немецких агентов. Осенью 1943 года за участие в этой операции Татьяна и Борис Березанцевы были награждены медалью «За боевые заслуги». Александр Демьянов получил орден «Красной Звезды». Сохранилась его фотография того периода. На ней он запечатлён в военной форме, с погонами капитана и в ходе очередного сеанса радиосвязи с немцами. И если советский орден он получил только в сентябре 1943-го, то еще в декабре 1942-го Демьянов принял радиограмму, направленную ему от имени адмирала Канариса. В ней глава Абвера поздравлял Демьянова с награждением бронзовым Крестом военных заслуг 2-го класса с мечами. Эта награда вручалась за отличие при боевом соприкосновении с противником. За нечто подобное в СССР давали как раз Красную Звезду. Ей же обычно награждали особо отличившихся сотрудников «органов». Ну а что же Садовской?
