Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии
Спустя четыре часа они уже были в Брюсселе. А в это время Луи-Филипп, информированный по телеграфу об этом побеге, пришел в такое неистовство, какого с ним, кажется, никогда в жизни не случалось.
На другой день, вслед за Луи-Наполеоном в Брюссель прибыли леди Кроуфорд и ее дочь.
— Ну вот, теперь мы готовы быть в вашем полном распоряжении, — сказала очаровательная англичанка.
Принц, который с самого отъезда Элеоноры Вержо вел вынужденно целомудренную жизнь, стал всматриваться в обеих женщин с вновь ожившим интересом. Кого из них выбрать?
Насилие над молоденькой девушкой показалось ему делом рискованным, затяжным, сложным и утомительным. Поэтому он остановил свой выбор на матери.
Уже вечером, после кофе, он увлек леди Кроуфорд в свою комнату под каким-то незначительным предлогом и весьма галантно сунул ей руку под юбку. Англичанка почувствовала себя, точно в раю.
А еще через мгновение, уже на кровати, ей удалось убедить его в своей нерушимой привязанности…
ГРАФ Д'ОРСЕ СТАНОВИТСЯ ЛЮБОВНИКОМ ЛЕДИ БЛЕССИНГТОН, ДРУГОМ ЛОРДА БЛЕССИНГТОНА И МУЖЕМ МИСС БЛЕССИНГТОН
Он завязывал любовные интриги с таким же искусством, как свои галстуки.
Жозе АртюрНесмотря на заманчивые прелести леди Кроуфорд, Луи-Наполеон не задержался в
Брюсселе. Вскоре он перебрался в Англию, прибыл в Лондон, где его уже ждали друзья.
Там, желая поскорее расстаться с воспоминаниями о шести годах тюремной жизни в крепости Ам, он с головой окунулся в развратную жизнь, о которой англичане, взиравшие на это с изумлением и одновременно с завистью, еще долго хранили воспоминание.
В одну из таких вылазок принц познакомился с самым знаменитым денди того времени, графом д'Орсе. Человек этот, как оказалось, призван был сыграть в жизни Луи-Наполеона и, следовательно, в судьбе Франции важнейшую роль. Без него, возможно, не было бы Второй империи. Вот почему он заслуживает того, чтобы здесь набросать хотя бы вкратце его портрет.
Альфред д'Орсе приехал в Лондон в 1821 году. Ему тогда было двадцать лет, а Париж, который он покинул, уже два года как копировал его прически, жилеты, галстуки, трости и даже манеру улыбаться. Его отец мечтал видеть его военным. Граф предпочитал придумывать себе фасоны костюмов, каждый из которых на другой же день превращался в униформу…
Само собой разумеется, самые красивые женщины Парижа были отчаянно влюблены в него. Его главным приемом в обращении с ними было избегать слишком скорой победы. Он заставлял их подолгу томиться, а когда они оказывались у него в доме, доводил несчастных до изнеможения.
— Входите, входите, — говорил он своим колдовским голосом, — вы так прекрасны, что я готов вас съесть!
«Ну, наконец», — думала дама, уже изнемогавшая от вожделения и взиравшая на диван, как на землю обетованную.
И тут он, не давая гостье опомниться и понять, что происходит, усаживал ее на какой-нибудь мягкий пуфик и долго-долго, с садистским удовольствием, с насмешливой улыбкой принимался делать с нее элегантный карандашный набросок…
Ученик известного миниатюриста Изабе, он пользовался своим искусством, когда хотел подвергнуть последнему испытанию охваченных пламенем бедняжек, отпуская их домой в том же состоянии, в каком они к нему явились, и заставляя их ждать момента, который выберет сам, если пожелает их съесть…
Эта репутация модника и соблазнителя очень скоро пересекла Ла-Манш. Когда он приехал в Англию, все дамы из высшего света, имевшие салон, изо всех сил стремились залучить его к себе. Поначалу ставший добычей леди Холанд, он очень быстро устал от этой властной женщины. Однажды вечером, когда он обедал у нее в числе других гостей, представлявших сливки английской аристократии, она то и дело роняла то салфетку, то веер, то вилку, то ложку. Всякий раз Альфред д'Орсе, человек изысканно светский, наклонялся и поднимал упавший предмет. В конце концов слишком нервная леди уронила на пол стакан. Но на этот раз, не выдержав, граф обернулся к лакею, стоявшему за его стулом, и сказал:
— Не перенесете ли вы мой прибор на паркет?
Я продолжу свой обед там. Для миледи, пожалуй, так будет удобнее.
Леди Холанд никогда больше не приглашала к себе Альфреда д'Орсе…
Но графа это ничуть не взволновало, потому что не прошло и месяца с его появления в Лондоне, а перед ним уже раскрылись двери одного из самых блистательных салонов столицы — салона лорда и леди Блессингтон.
Молодой человек с густой вьющейся шевелюрой, округлой бородкой, фигурой атлета и изысканной элегантностью произвел неизгладимое впечатление на присутствующих дам. Но больше других, без сомнения, была поражена сама леди Блессингтон. В свои тридцать лет она была в расцвете красоты и очень скучала в обществе мужа, который из-за излишеств молодости выглядел к сорока годам довольно потрепанным.
Леди Блессингтон, казалось, и сама должна была обнаружить следы весьма бурного прошлого. Действительно, до того как выйти за лорда, она была женой капитана Фармера, горького пьянчуги, которому отец отдал ее в качестве расплаты по долговому обязательству. Натерпевшись от грубого обращения этого солдафона, она сбежала с каким-то офицером, который через несколько лет за весьма крупную сумму «уступил» ее лорду Блессингтону. Наконец, когда она овдовела, лорд женился на ней.
Однако это бурное прошлое не оставило ни малейшего следа в светлых и ясных глазах белокурой Маргарет.
Увидев ее, Альфред д'Орсе влюбился впервые в своей жизни.
Однако он не поспешил сразу стать ее любовником, опасаясь, как бы светский адюльтер не разрушил его репутацию профессионального щеголя. Он ведь прибыл в Лондон с определенной целью: развенчать короля дендизма Джорджа Брумеля. Этот человек, о котором рассказывали тысячи историй, поражал его своей наглостью. Говорили, что Брумель бросил службу в армии, потому что там требовалось пудрить волосы, тогда как это давно уже вышло из моды; что он тер свою новую одежду наждачной бумагой, добиваясь муарового отлива; что он имел пристрастие к очень тонким и узким перчаткам, облегавшим его руки, точно мокрая кисея; что своим ногтям он придавал отчетливую форму; что он, прежде чем выбрать один галстук, мог пересмотреть дюжину; что в его коллекции до семисот тростей и что он приветствовал дам простым кивком головы, чтобы не дай бог не нарушить тщательно продуманное положение цилиндра на своей голове.
Такая бездна наглости и гордыни шокировала деликатную натуру молодого француза, который сгорал от желания продемонстрировать лондонцам, что значит истинный парижский щеголь. А разве можно стать настоящим денди, если впутаешься в какую-нибудь интрижку?
