Валентин Аккуратов - Лед и пепел
Взяв несколько высот солнца, я определил местонахождение Оно ненамного отличалось от расчетного. Как и в первый полет, нас сносило на запад. Однообразная ледяная поверхность океана запестрела разводьями открытой воды. Потом опять пошел тяжелый многолетний лед.
Синие, белые, голубые и зеленые торосы самых причудливых форм, сплетаясь, беспорядочно ползли во все стороны, отделяя ледяные поля одно от другого непроходимыми барьерами. С 77‑й параллели картина льда резко изменилась Огромные разводья открытой воды, шириной до километра и длиной до двадцати пяти, разрезали все видимое пространство.
Ледяные поля носили следы свежего торошения. Очевидно, здесь недавно происходили значительные перемещения льда. Такая картина продолжалась на протяжении ста пятидесяти километров. Дальше начался сплошной паковый лед в виде огромных холмистых полей. По возрасту и мощности он превосходил пак Северного полюса, Гренландского моря, пролива Дейвиса и всех тех высоки к широт, где приходилось бывать кому–нибудь из нас. Около сорока минут мы кружили над этим хаосом, отыскивая место для посадки. Наконец наши поиски увенчались успехом. Между двух больших полей пака мы заметили старое разводье, затянутое ровным годовым льдом Несколько раз на малой высоте проходим мы над ним, изучая его в деталях. Сделал промер длины.
— Тысяча двести на четыреста метров!
— И толщина не менее ста тридцати сантиметров, — дополнил меня Черевичный.
— Окружение опасное, пак. Начнется подвижка — сомнет наше поле, — сказал Каминский.
— И хорошо, что окружает пак! — объяснил Черевичный — Смотри, Миша, паковые льдины образуют как бы арку. Все давление окружающего льда они примут на себя! Согласен?
— Давай еще пройдем. Я не все схватил, — ответил Каминский.
Еще раз проносимся над льдиной, и все приходим к единому мнению: льдина отличная!
— Пошли! — заключает Черевичный
Я сбрасываю дымовые бомбы. Мы делаем заход против дыма и, перевалив последнюю гряду торосов, касаемся лыжами ледовой поверхности. Машина скачет по застругам и останавливается рядом с высокими, пологими холмами. Быстро выскакиваем из самолета и осматриваем лыжи.
— Все в порядке. Недаром эта машина выдержала посадку на Челюскинском «аэродроме»! — смеется Шекуров. Осматриваем льдину. Все поле усеяно жесткими, как камень, застругами, из затвердевшего от ветра и мороза снега. Со всех сторон оно опоясано высокими белыми торосами, которые по форме напоминают холмы или степные барханы.
— Куда ты привел нас, в степь какую–то? — смеясь, говорит мне Черевичный.
— Сам такое впервые вижу! — отвечаю я. — Какие–то старые обветренные торосы, хоть на лыжах катайся! Не поверят специалисты по морскому льду.
Быстро разбиваем лагерь. Наш Саша Макаров уже связался с Большой землей, доложив о благополучной посадке. Взрываем лед, ставим лебедку, метеорологическую станцию, радиомачты, астрономический пункт наблюдения. На высокой мачте в голубом небе ветер играет алым полотнищем флага, а через два часа трос глубоководного лота медленно уходит на дно океана. Черниговский, как и прежде, священнодействует у приборов. Все повторяется.
Поле крепкое, надежное, хотя его толщина всего 154 сантиметра. Для гарантии, на случай передвижки льда, Черевичный и Каминский отправляются искать запасную полосу для самолета.
На этот раз дело с разбивкой лагеря идет быстрее: у нас есть уже опыт. Ставим новую, большую палатку, где можно стоять во весь рост. В жилых же наших палатках, вернее — в спальных, можно только сидеть. Они небольшие, зато в них теплее, — конечно, когда работает бензиновая печка.
Даем свою первую сводку. Лагерь № 2 открыт, координаты: 78°31′ северной широты, 176°36′ восточной долготы. Дрейф «летающей лаборатории» начался.
Утро принесло две новости. Первая: глубина океана оказалась… равной 1856 метрам. Вторая: осматривая соседние паковые льдины, я обнаружил следы песца.
Тонкая цепочка следов изящно петляла от тороса к торосу.
Цепочка жизни!
След уводил на север. Я шел по нему, пока лагерь не скрылся за торосами. Мое открытие было встречено недоверчиво. Да я и сам был ошеломлен этой визитной карточкой живой жизни в ледяной пустыне. Для доказательства пришлось вести товарищей в торосы. В трехстах шагах от самолета на снегу отчетливо виднелась витая цепочка следов. Следы были свежими, — возможно, зверек убежал недавно, испугавшись шума самолета, когда мы шли на посадку.
Для ученых это было сенсацией номер один. Еще бы! Вот тебе и «полюс безжизненности»!
— Чем же он здесь питается? Ведь его основной корм — лемминги, которые водятся только на земле, в тундре, а до земли более тысячи километров! — задает вопрос Саша Макаров.
— Может быть, ловит какую–нибудь живность в океане? — отвечает ему Острекин.
— А симбиоз? На Рудольфе мы с Валентином не раз наблюдали, как медведей сопровождают песцы. Взаимные услуги — песец наводит медведя на тюленей, а ему остается часть добычи, — делает предположение Либин.
— Но какие здесь могут быть тюлени? Сколько пролетели, ни одного не видели, — возражает Каминский
— Ладно, ребята, поживем — увидим, — заключает Черевичный.
Работы на льдине шли успешно. Измерения показа, что наша льдина дрейфовала на запад со скоростью три мили в сутки, в то время как первую несло со скоростью восемь миль.
Наша вторая посадка была значительно ближе к точке Уилкинса, и полученная нами глубина 1656 метров окончательно убедила нас, что американские измерения были ошибочны. Обнаруженный на первой льдине слой теплых атлантических вод был также зафиксирован и при измерениях с льдины № 2.
Из сопоставления этих данных с измерениями температур воды океана нансенским «Фрамом», бадигинским «Седовым» и папанинской станцией «Северный полюс» видно, что теплые слои атлантических вод, идя на некоторой глубине, пронизывают весь Арктический бассейн. Научные наблюдения захватывали не только наших ученых, но и весь экипаж. Это содружество очень помогало в выполнении программы исследования. Любо было смотреть, как механики ловко орудовали у глубинной лебедки, устанавливая и снимая батометры; Либину и Черниговскому оставалось только записывать их показания.
— Если бы это видел Папанин, — заявил Либин, — он не сократил бы научную программу, а наоборот, увеличил.
— Наше социалистическое обязательство нацеливаег нас выполнить всю программу в сроки, на тридцать процентов меньшие утвержденных планом! Ведь так? Но он же не знает об этом, — улыбаясь сказал Каминский.
