Христиан Девет - Война буров с Англией
18 августа мы пришли на одну ферму, где жили немцы, родители и сестры г-на Пенцгорна, секретаря генерала Пита Кронье. Они были необыкновенно предупредительны по отношению к нам и сделали все возможное для нашего отдыха.
Мы уехали от них в тот же вечер и вскоре заметили большой неприятельсктий лагер, расположившийся на дороге от Рустенбурга в Преторию, между проходом Коммандонеком и Крокодиловой рекой. Этот лагерь занимал, казалось, пространство около 6 миль по направлению с юга на восток. Другой огромный лагерь стоял в семи милях к северо-западу.
Неприятель мог отчетливо видеть нас, так как местность была открытая и только кое-где пестрели небольшие рощицы.
Мы поехали по направлению к Вольхутерскопу, лежащему сейчас же возле гор Магали. Я думал выйти там на большую дорогу Рустенбург — Претория, откуда можно было снова тропинкой, находившейся в 8—9 милях, пробраться через горы Магали.
Проехав две мили на восток от Вольхутерскопа, мы вдруг увидели двух английских разведчиков. Одного из них мы поймали; он рассказал нам, что огромное войско англичан идет прямо на нас.
Что было нам делать?
По тропинке нельзя было ехать, так как англичане загородили там дорогу; с востока и с запада тоже были неприятельские войска, а наискось перед нами тянулась цепь Магалиевых гор. Таким образом, мы очутились между четырех огней.
К тому же лошади наши порядочно устали от беспрерывной езды. Конечно, тоже могло быть и с английскими лошадьми, но я не был уверен в том, не получили ли они свежих лошадей из Претории. Во всяком случае, они могли выбрать наилучших для той цели, которую они себе поставили, — изловить меня во что бы то ни стало.
Да! Для меня наступил момент, когда человека может спасти только присутствие духа или же... он погибает.
Пока я обдумывал свое положение, появились с запада англичане по дороге между Вольхутерскопом и Магали, приблизительно в трех милях от нас. Один из разведчиков, которого мы не поймали, мог уже находиться с ними. Медлить нельзя было ни одной минуты, надо было действовать. И вот!
Я решил вскарабкаться на горы Магали не только без дороги, но даже и без всякой тропинки!
Невдалеке стояла кафрская хижина. Я подскакал к ней.
— Может ли человек, — спросил я кафра, указывая на Магали, — перейти через горы вот тут, сейчас?
— Нет, господин, ты этого не можешь, — отвечал кафр.
— А ездил ли там когда-нибудь кто верхом? — снова спросил я его.
— Да, господин, может быть, когда меня на свете не было!
— А бегают там павианы?
— Обезьяны бегают, а человек никогда!
— Вперед! — скомандовал я своим бурам. — Это наш единственный путь! И если павиан может пробираться там, то, значит, и мы сможем!
Среди нас был один капрал, некто Адриан Матгиссен из вифлеемского округа, человек, умевший иногда не дурно и пресерьезно пошутить. Он посмотрел вверх на гору, измеряя глазами ее вышину в 2000 футов, и сказал, вздохнув:
— О, Красное море!
На это я ему ответил:
— Сыны Израиля верили и прошли. Пойдем! Верь и ты. Это не первое наше Красное море, с которым мы имели дело, и не должно быть и последним!
Что еще думал Маттиссен, я не знаю, потому что он молчал и глядел на меня, как будто хотел сказать: «Да, но ведь ни ты, ни я не Моисей!»
Мы свернули (думаю, что незаметно) в маленький лесок, который был для нас, если уже говорить библейским слогом, тем облачным столпом, который должен был нас скрыть от взоров англичан.
Мы вышли на поляну, взяли к юго-западу, все еще невидимые врагу, и стали взбираться на гору. Затем уже нельзя было более скрываться, и мы открыто продолжали карабкаться наверх.
Было так круто, что на лошади сидеть было невозможно. Бюргеры слезли и повели лошадей в поводу, скользя и едва удерживаясь на ногах. Ежеминутно кто-нибудь падал и скатывался под ноги лошадей. Становилось все тяжелее и тяжелее; наконец добрались мы до большой гранитной площадки, скользкой как лед, где ни стоять, ни идти было нельзя и где животные и люди одинаково падали.
Мы ничем не были закрыты от англичан. Правда, что пули не могли долетать до нас, но ядра отлично могли бы.
Я слышал, как бюргеры говорили:
— А что, если неприятель установит пушки? Что из нас тогда будет? Здесь никто цел не останется!
Но это могло бы случиться только в том случае, если бы неприятель стрелял из орудий Говитцера. Этого сорта пушек, почему-то не нравившихся англичанам, на этот раз у них не оказалось.
Англичане ничего не предприняли; они в нас не стреляли и за нами, разумеется, не пошли. Капралу Маттиссену пришлось бы теперь сказать, что англичане были осторожнее фараона.
Мы достигли вершины горы, изнемогая от усталости. Много раз случалось мне взбираться на горы: я вползал чуть ли не на четвереньках на крутые откосы Нихольсонснека, но никогда я не уставал так, как в этот раз. Зато, очутившись наверху, я ощущал в глубине души блаженное чувство радости; все то тяжелое, что пришлось переиспытать, как рукой сняло при виде чудной панорамы, открывшейся перед нами с южной стороны. Между горой, на которой мы стояли, и цепью гор Витватерс лежала открытая ровная местность, и за этой долиной виднелась чудная даль. Куда бы взор ни направлялся, нигде не было видно ни малейших признаков неприятеля.
Так как было уже очень поздно, чтобы расседлывать лошадей, то мы, немного отдохнув, стали спускаться вниз, ища какой-нибудь фермы, где бы можно было разыскать овец или мяса для бюргеров, которые все одинаково были истощены и голодны.
Спускались мы, конечно, скорее, нежели поднимались, но все-таки не очень скоро, так как было ужасно круто. Прошло еще около полутора часов, пока мы добрались до бурского жилья.
Можно себе легко представить, с каким удовольствием бюргеры, освежившись и поев, легли спать.
На другое утро мы нашли, и притом в изобилии, хороший корм для лошадей. В это время не укоренилась еще привычка англичан сжигать все и повсюду, где бы они ни появлялись; следы их пребывания на фермах еще не были так ужасны, как это стало потом.
Я был теперь совершенно спокоен за свой обоз. Конечно, внимание англичан было отвлечено от него. Я был прав, и через несколько дней услышал, что они перестали преследовать мой обоз, так как их быки и лошади были до такой степени измучены, что падали и околевали целыми кучами. Я слышал также, что они скоро узнали, что Девет отправился назад в Оранжевую республику, где он примется снова за железнодорожное и телеграфное сообщение, а что президент Штейн оставил обоз и отправился в Магадодорп.
Таким образом, все благополучно кончилось, и 18 августа 1900 года мы наслаждались покоем на бурской ферме, спокойно ели и отдыхали, а наши лошади получили корму вволю. Как будто тяжелая ноша временно свалилась с наших плеч.
