Клаус Штикельмайер - Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок
Традиционный танковый пердеж требовал точной визуализации шести передних передач, как на старом добром PzIV, который, кстати, имел одну заднюю передачу. «Панцер-V» («пантера») имел уже семь передних передач и четыре задние. Знатоки назначали дополнительные очки конкурсантам, чьи движения руками повторяли ход переключения передних передач PzIV в форме двойного Н.
Обычно танковый пердеж происходил скорее спонтанно, чем в связи с состязанием. Импульсивный участник, стоя на правой ноге, поднимает левую и, делая вид, что выключает сцепление левой ногой, издает короткий пук и пускает в ход правую руку, повышая передачу. Затем он поднимает левую ногу, делая вид, что включает сцепление. Конечно, он не мог пустить в ход правую ногу на воображаемой педали газа, чтобы ехать быстрее; так что ему приходилось пропускать повышение скорости до предела, допускаемого данной передачей, перед тем как переключиться на более высокую, — важное требование в реальном вождении тяжелого транспорта, особенно танков.
Механики-водители, способные допердеть до шестой передачи, демонстрировали адекватность принятой пищи — и, наверное, даже лучше — и что они не очень голодали. Солдатская мудрость «Нечего пожрать — нечего посрать» могла, относительно пердежа, быть перефразирована как: «Много пожрать — много посрать».
Правильное исполнение водительского пердежа требовало значительных умственных и физических усилий. То, что могло бы стать одним долгим пердежом на всю комнату, было разделено на шесть мини-пердежей, каждый из которых — еще одно условие — был четко слышен.
Все упражнение было также известно как танковый срач, хотя это скорее относилось к случаям непроизвольного подбрызгивания кала.
Любой механик-водитель, который часто обдумывал и практиковал танковый пердеж, был более компетентен за рычагами своего «панцера».
Да, сэр, так точно — пердеж механика-водителя был и развлечением, и средством обучения.
Глава 12
Воспоминания о солдатских песнях, маршах и дне награждения
Ничто, кажется, не поднимает мгновенно дух войск лучше, чем маленькая невинная строевая песня. Во время войны исполнение строевых песен также может приносить, и обычно приносит, и другие положительные последствия — о чем будет рассказана следующая история.
Все началось, когда примерно треть только что вышедшей из боя танковой роты посменно дежурила у пулеметов на треногах, обложенных мешками с песком, у железнодорожной станции — кажется, Зонненвальде? — при городке, переполненном беженцами, в основном германоговорящими, которые, едва сумев обогнать наступающие орды Джаггернаута с востока, смертельно устали от бесконечного движения в безопасную сторону, куда-нибудь на запад.
Редкие советские самолеты, идущие на низкой высоте, старались охотиться непосредственно на железной дороге, обычно игнорируя дороги, испятнанные легкими мишенями — бегущими людьми и их повозками, похожими, если проследить за ними взглядом, на неуверенные сигналы Морзе, километрами повторяющими… — … — то есть SOS.
Даже нечастые «швейные машинки» — небольшие медленные и старые советские самолеты-разведчики, звучавшие, как летающая швейная машинка с ножным приводом, отсюда и название — уделяли больше внимания рельсам, чем дорогам, — может быть, потому, что новые танки должны были прибывать к фронту по железной дороге. Если Иван ждал танки, то так же ждали и оставшиеся без них экипажи, ждавшие возможности разгрузить под покровом ночи свои новенькие четвертые «панцеры» или «ягдпанцеры IV». Пока этого не случилось, им и их пулеметам приходилось держаться поближе к станции.
Это подразделение выживших уж точно нуждалось в смене обстановки.
При первой возможности впечатляющая колонна—в черной форме, с П-38 на боку, щегольская в военном смысле слова и уж точно радостная от возможности ненадолго уйти от железнодорожных путей и товарных вагонов, их вторых домов на колесах — входила в город, проходила по переполненным улицам, распевая всякую всячину, включающую, без сомнения, и песню, известную как «Mann an Mann», с такими строками:
Mann an Mann marschieren wir,
Einerlei wohin,
Irgend in ein Feldquartier,
Frisch mit frohem Sinn.
Singen wire in schцnes
Lied Vom den Schatzelein,
Herrlich isn es auf der Welt Und schon,
Soldat zu sein.
(Мы идем по трое в ряд,
Бодрый мы народ.
И не знаем, где отряд
Ночью отдохнет.
Песню славную споем
О подругах верных.
Хорошо солдатом быть —
Это уж наверно.)
Первые три строки оригинала хорошо поймет аудитория, состоящая из беженцев и переселенцев.
Вскоре после того как 30 человек прошли обратно на сортировочную станцию к липким, вонючим шпалам и ржавым рельсам боковых путей, их командиру роты сообщили, что командир дивизии узнал о восторге всего города, вызванном маршировкой и пением его танкистов. Генерал выразил благодарность, более того, он выделил расчетам зенитных пулеметов у железнодорожных путей дополнительную еду и выпивку.
Через несколько дней перевооруженная часть ушла от железной дороги и больше в город своего триумфа не вернулась.
Оглядываясь назад, скажу: совершенно неподготовленное и спонтанное прохождение с песней, начавшее цепочку благоприятных событий, могло произойти как раз в то время, когда солдаты получили фронтовую клятву, часть которой требовала, что каждый солдат поклянется и выполнит клятву сделать все возможное, чтобы сохранить, и даже подстегнуть, моральный дух населения устным и письменным словом. Как оказалось, в тот день можно было подстегнуть дух гражданских, распевая строевые песни, хотя о спетом слове в клятве не говорилось ничего.
По разным причинам — невежеству, равнодушию, нечувствительности или неблагодарности — всегда были те, кто, считая, что воспоминания о солдатских песнях не имеют земной ценности, могут, как попугай, повторять следующую банальность: «На это я ничего себе не куплю».
Другие — включая, конечно, и автора — объявят, что воспоминания о солдатах и строевых песнях полувековой давности дают понять, что непреходящая полезность тех песен основана на их насущной важности в поучительных случаях, повлиявших на достойную подражания жизнь ветеранов худшей из войн.
Возможно, нет более надежного мнемонического приема, чем песня, легко ассоциируемая бывшим солдатом с многими хорошими и плохими моментами, когда-то давно научившими его столь быстро и столь многому.
День награжденияВ Литве мои качества наводчика — нам не зачли танковый бой в Сучаве в начале года — были сочтены заслуживающими Panzerkampfabzeichen in Silber[6] и Eiserne Kreuz 2. Klasse (Железного креста 2-го класса. — Прим. перев.), обе награды были вручены мне 3 сентября 1944 года в Восточной Пруссии.
