Сборник - «Буду верен словам до конца». Жизнеописание и наследие иеромонаха Василия (Рослякова)

Когда другого я пойму
Чуть больше, чем наполовину,
Когда земному бытию
Добуду вескую причину,

Когда все тяжкие грехи
Я совершу в беспечной жизни
И подскажу, куда идти,
Моей заплаканной отчизне;

Когда необходимым вам
Покажется мой стих невнятный,
А время по любым часам
Настроится на ход обратный, —

Я вдруг всецело проживу
Мгновенье вольного покоя
И как-то радостно умру
На людном перекрестке – стоя.

А где-то, я и сам не знаю, где,
Но где-то все на этой же земле,
Стоит одна высокая сосна
И думает ночами про меня.

И что-то, правда, сам не знаю, что,
Но что-то очень важное одно
Она мне все пытается сказать,
Да веткой нелегко меня достать.

И, отчего, не знаю, по стволу,
Похожая на женскую слезу,
Стекает молчаливая смола
И каплей застывает янтаря.

И где-то на сосновой той коре,
К которой прикоснулся я во сне,
Виднеются белесые рубцы,
То высеклись объятия мои.

Под властью пушкинского слога
Я, репутацию губя,
Порядка не нашел другого
Ни в мире, ни внутри себя,
Как только пестрое собранье,
Давно вошедшее в преданье,
Полусмешных забавных глав.
Быть может, я совсем не прав,
Но сердце в них находит отдых
От мелкой гордости своей,
От бесконечных новостей,
От споров и порядков модных
И вдохновляется порой
На труд неведомо какой.

Вот и сейчас, когда в гостиной,
В одном из среднерусских мест
Я отчитал роман старинный,
Словно Псалтирь – в один присест,
Пришло желание слепое
Писать. И сердце, жадно ноя,
Отозвалось одной строфой
На чей-то голос неземной.
Я верю, рукопись читая,
Ее молитвенно твердя,
Того и сами не хотя,
Мы часто небо призываем…
И отвечает нам оно,
Хоть многим это и смешно.

Прости же, гений величавый,
Дерзанья школьные мои
И поэтические нравы
Моей ликбезовской души.
Прости, что противу приличий,
Поправ неписаный обычай,
Я вторю гласу твоему.
Но к оправданью своему
Замечу, что твоим заветом
Разрешена моя вина —
Писал ты, не предвидя зла:
«Вещь избирается поэтом!»
Хоть не дословно – это так,
Здесь я оправдан кое-как.

Хотя, по совести признаться,
Чтоб научиться избирать,
По жизни надо поскитаться
И много сору перебрать.
Бывало, чуть найдет волненье,
Спешу, дрожа от нетерпенья,
Предметы неба и земли
Зарифмовать скорей в стихи.
А через день переиначу,
Прибавлю там, тут зачеркну,
Когда же кое-что пойму,
Сожгу, и даже не заплачу,
И… вспомню с горечью при том,
Каким был раньше удальцом.

Теперь не видно сумасбродства.
Тесны врата и узок путь,
Идти которыми придется,
Чтоб мне на истину взглянуть,
И ты, певец изящных ножек,
Среди тропинок и дорожек
Нам указал одну стезю
И в стихотворстве и в миру.
Ты утвердил для вдохновенья
Строфы отеческий канон,
Он временами утвержден
И стал он камнем преткновенья
Для чтущих все одной молвой
И сердце скрывших под полой.

Да, мы учились понемногу.
Но ведь глупцам должно везти:
Я вдохновляться начал с ходу —
Не поперек, а вдоль строки.
Мы все со споров начинали,
С того, что все ниспровергали,
С обид, которых не снести.
А глядь, поближе к тридцати
Стихами перенял молитву,
Припомнил Русь и старину
И внял распятому Христу.
И с прожитым вступая в битву,
В нем ничего не изменил
И всех за все благодарил.

…И нас, Владыко дней, сподоби
Прейти в такую меру лет,
Когда в душе заместо злобы
Найдем один небесный свет.
Пока же в непогодь любую,
Вдыхая благодать земную,
Дыханье задержу. И мне
Все кажется – собрал в душе
Красоты шири поднебесной…
Пока мне лучшие друзья —
Былые наши времена.
И я люблю былые песни.
Былых певцов я свято чту
И в поминанье заношу.

Вот, Сергей Алексаныч, примите
Земляка запоздалый поклон:
Вы – питомец Октябрьских событий
Я – свидетель застойных времен.

Мы родня: Вам Кузьминская волость
Подарила к стихам интерес,
А меня стихотворная робость
Загоняет в Кузьминский лес.

Может, встретившись, были б друзьями,
Ведь стихи нам и счастье и срам,
Ведь по-русски пристрастье питаем
Вы к вину, я – к московским церквям.

Приучить попытались друг друга б
К исцеляющим средствам своим:
Вы меня приглашали б к подругам,
Я бы вас – к куполам золотым.

Из земли вырастающим с песней
Подтянуться б на звездный карниз,
Но они – почему неизвестно! —
С полдороги срываются вниз.

Им бояться высот не положено,
Коль завещано жить и терпеть.
Правда, сил для того лишь приложено,
Чтоб не сделать, а только воспеть.

Будьте слабыми, сколько есть силы,
Вы, поэты российской земли.
За ту слабость на ваши могилы
Приношу я с поклоном цветы.

Вот, Сергей Алексаныч, примите
От возможного друга поклон.
Вы в Октябрьской буянили свите,
Я – в компании наших времен.

Глаза сдружились с белым потолком,
И ветви рук срослись за головой.
Уж сорок дней и снегом и дождем
Осенний дух сражается с землей.

Завалит двери липкая пурга,
То дождь закроет серой пеленой,
И за окном гурьбой плывут дома,
Что для людей построил старый Ной.

Земли покорность, неба произвол,
А я затих, припомнив все грехи.
Волна качает мой дощатый пол,
И не доплыть ковчегу до зимы.

Закрыть глаза – и вспомнится легко
Жестокий зной и каверзный мороз.
А рядом шелестит вода в окно
И за стеной скулит голодный пес.

Но, может, приутихнут дождь и гром,
Земля осилит яростный потоп,
И белый голубь в клюве голубом
Оливковую ветвь мне принесет.

Разгладит ночь лиловые морщины
У сумрачного неба на лице,
И наведет румянец лунный иней
Вечерней утомленной синеве.

Задует ветер отблески заката,
Вернется, принесет издалека
Погаснувшего солнца ароматы
И свежий дым осеннего костра,

И не успев еще остановиться,
На тротуарах, с лету, впопыхах,
Он с листьями, танцуя, закружится
При уличных изогнутых свечах.

И в мир, такой уютный и безбрежный,
Из памяти уснувшей синевы
Сплетеньями искрящихся созвездий
Польются нерассказанные сны.

И будто на земле уже морозно,
И холод притаился во дворе,
И тянутся и просятся на воздух
Зашторенные отблески в окне.