Вадим Фролов - В двух шагах от войны
Печка вроде тех, что появились в блокаду у нас в Ленинграде, была установлена быстро. Ваня для пробы наложил в нее обрезки досок и поджег. И простенькое это сооружение заработало безотказно. Яркое пламя вовсю загудело в бочке, и над палаткой из трубы весело поднялся к небу сизый дымок. Вторая такая же печка была установлена в другой палатке, в ней мы сделали большой, во всю длину палатки, стол, а по бокам его скамьи - здесь будет наша столовая.
...Ужинать (да и какой ужин среди ночи, пусть под солнцем, а все-таки по времени ночь) никто не захотел. И палатка, которую мы, когда устанавливали, ругали последними словами, показалась нам раем.
- Эхма, - протяжно вздохнув, сказал Толик, вытягиваясь на койке, чем не царские постели? А ты, Васька, мне еще чуть палец не оттяпал. Акула-а...
Баланда молчал - он спал.
"Под головой ладонь - мягчайшая подушка, и мягче всех перин солдатская шинель..." - вспомнились мне слова солдатской песни, и я провалился в мягкую и теплую тьму.
Долго ли я спал, не знаю. Что-то вдруг сильно ударило меня по лицу и придавило к койке непонятной тяжестью. Я попытался вскочить, но не смог: это "что-то" накрыло меня целиком, и мне казалось, что меня спеленали, как младенца. Было совершенно темно, и в этой темноте слышались крики, ругань, возня. Но сильнее всего были какие-то дикие завывания и дробный частый стук. Ничего не понимая и холодея от страха, я завопил. Кто-то приподнял над моим лицом упавшую на меня тяжесть.
- Ты, Димка? - спросил Антон и задышал мне в ухо.
- Я-а-а...
- Чего блеешь, выбираться давай. Палатку сорвало.
Кое-как, извиваясь и отталкиваясь руками от всего, от чего только можно было оттолкнуться, мы выбрались из-под обрушившейся палатки. И сразу на нас накинулись отчаянный дождь и свирепый ветер. Ветер затыкал нам уши и рты. Держась друг за друга, мы едва стояли на ногах, а дождь тут же промочил нас до нитки. Дрожа от холода, мы кое-как начали поднимать края палатки. Они с громким хлопаньем бились об землю, надувались, как парус в шторм, и вырывались из рук. Брезент ходил ходуном и был похож на какое-то странное доисторическое чудовище.
- Хороша погодка! - заорал мне в самое ухо Арся.
- От-т-тличная погодка! - стуча зубами, проорал я в ответ.
- Беги к Ван Ванычу! - закричал Антон.
- Ага! - крикнул я и шмякнулся на землю.
Еле-еле поднявшись, я побежал... какой там побежал?! Начал кое-как, чуть не вися в воздухе под углом наверняка не меньше сорока градусов, передвигаться вперед. Временами я падал, потом опять вставал и двигался дальше и еще орал: "Буря, ветер, ураганы, нам не страшен океан..." Ветер заталкивал слова обратно мне в глотку, но я все-таки пытался пересилить его: "Молодые ка-апита-аны поведут наш караван..." Я спотыкался, падал. Наверху небо было темно-серым, а под этим серым плотным занавесом низко мчались огромные черные тучи, и дождь хлестал как из ведра. "Природа взбесилась", - подумал я торжественными словами и шлепнулся опять. Всё! Погибаю, замерзаю, утопаю, но не сдаюсь! И в это время сильная рука подняла меня, как кутенка, за шиворот, и я увидел невозмутимого Ивана Ивановича-старшего, а рядом с ним - младшего и Людмилу Сергеевну... Не утоп, не погиб, и да здравствует Новая Земля! Потом, вспоминая все это, я подумал, что у меня в ту ночь, наверно, мозги слегка съехали набекрень.
- Что случилось? - прокричала Людмила Сергеевна.
Она вцепилась в Ивана-младшего, и их шатало и качало.
- Палатку сорвало! - почему-то радостно проорал я.
А дальше я смутно помню. Кажется, мы все некоторое время пытались поставить палатку, но тяжеленный намокший брезент сопротивлялся, как гигантской силы фантастическое живое существо, и мы наконец плюнули на это дело. Вторая палатка - столовая - стояла крепко, ее только пошатывало от ветра, и Людмила Сергеевна решительно приказала всем идти туда. А предусмотрительный Прилучный велел нам набросать на поверженную палатку камней, да потяжелее, чтобы ее не унесло в море. Уж как нам удалось это сделать, не знаю, но сделали, а потом, держась друг за друга, добрались до столовой.
Промокшие до костей, ничего не соображающие от воя ветра, шума дождя, от усталости, мы забились под спасительный полог. Я еще подумал: "А как там на утесах разнесчастные птицы? Унесло их, наверно, куда-нибудь в океан..."
- Печку надо затопить, - сказал Ваня и вышел.
Я, не раздумывая, пошел за ним - настроение было такое у меня героическое. За мной вышли еще трое или четверо.
Плавника, который был сложен за палаткой, не было - разметало, и Ваня повел нас к дому, где в пристроенной к избе сараюшке были запасы топлива. Здесь же, за загородкой, метались перепуганные курицы и из угла в угол носился ошалелый поросенок. И было там шесть здоровенных псов, которые встретили нас радостным лаем и визгом.
Вскоре в бочке-печке вспыхнуло яркое пламя, через каких-нибудь десять - пятнадцать минут она раскалилась докрасна, и стало жарко.
- Всем раздеваться! - приказала Людмила Сергеевна. - До трусов.
- Это еще зачем? - недовольно спросил Колька.
- Не хватало мне еще, чтобы вы все воспаление легких схватили! рассердилась Людмила Сергеевна. - Обувь не снимать - на полу лужи.
Ну и видик у нас был, если посмотреть со стороны! Все в трусах и в сапогах или ботинках, а у тощего Карбаса вдруг оказались голубые кальсоны, что, конечно, вызвало немалое веселье. Шкерт вообще снять штаны отказался - он стоял рядом с печкой, и от его брюк валил пар. Сесть было негде, так как на столе и на лавках были разложены наши промокшие одежки, и все мы стояли, приплясывая и норовя поближе пробиться к печке. Все это было похоже на баню, только веников не хватало.
- Так всю ночь и будем плясать? - спросил Морошкин.
- Восемь утра уже, - сказала Людмила Сергеевна.
- Фью, - присвистнул Арся, - когда же это ветрило кончится?
- Может, скоро, а может, и через сутки, - спокойно ответил Прилучный.
- Вот окаянная сила! - со злостью сказал Саня. - Много так-то напромышляешь?!
- Ничо, - сказал Прилучный, - свое дело сделаете.
Он подозвал Ваню и что-то сказал ему. Тот, подняв воротник телогрейки и поглубже нахлобучив шапку, вышел из палатки. А через некоторое время вернулся с двумя большими чайниками, а за ним с мешком в руках в палатку влетела Ольга. Она удивленно похлопала глазами. Карбас заверещал и ринулся в своих небесно-голубых под стол.
- А ну, марш отседова! - прикрикнул Прилучный, и Ольга выскочила.
Мы потешались над Карбасом, да и над собой, когда вдруг Иван Иванович поднял руку и прислушался. Все, замолчали. Никто в первую минуту не понял, в чем дело, просто показалось, что произошло что-то необычное. Тишина настала в палатке и во всем мире. Молча все высыпали наружу.
