Василий Каменский - Его-Моя биография Великого Футуриста
За нами подвиги гениальных парней — Достойных сынов своего пророческого искусства.
Имя Великого футуриста Василья Каменского еще много тысяч раз будет алошелково развеваться сокрушительным знаменем над молодецкими головами юношей и девушек.
Тише.
Сейчас Поэт будет читать Стихи.
Он совершит чудо.
Василий Каменский — Живой Памятник
Комитрагический моей души вой
Разливен будто на Каме пикник
Долго ли буду стоять я — Живой
Из ядрёного мяса Памятник.
Пожалуйста —
Громче смотрите
Во все колокола и глаза —
Это я — ваш покоритель
(Пожал в уста)
Воспевающий жизни против и за.
А вы — эй публика — только
Капут
Пригвождали на чугунные памятники.
Сегодня иное — Живой гляжу на толпу —
Я нарочно приехал с Каменки.
Довольно обманывать Великих Поэтов
Чья жизнь пчелы многотрудней —
Творящих тропическое лето
Гам — где вы стынете от стужи будней.
Пора возносить песнебойцев
При жизни на пьедестал —
Пускай таланты еще утроятся
Чтобы каждый чудом стал.
Я верю — когда будем покойниками
Вы удивитесь
Святой нашей скромности —
А теперь обзываете футуроразбойниками —
Гениальных Детей Современности.
Чтить и славить привыкли вы мертвых
Оскорбляя академьями памятниками —
С галками.
А живых нас —
Истинных, Вольных и Гордых
Готовы измолотить скалками.
Какая вы публика — злая да каменная
Несогретая огнем футуризма
Ведь пророк — один пламенный я
Обожгу до идей Анархизма.
Какая вы публика — странная да шаршавая —
Знаю что Высотой вам наскучу —
На аероплане взнесенный в Варшаве я
Часто видел внизу муравьиную кучу.
И никому небыло дела
До футуриста-летчика
Толпа на базарах — в аллее
Галдела
Или на юбилее
Заводчика.
Разве нужна гениальность наживам —
Бакалейно-коммерческим клубам.
Вот почему перед вами Живым
Я стою одиноким Колумбом.
Вся Судьба моя —
Призрак на миг —
Как звено пролетающей Птицы —
Пусть Василью Каменскому Памятник
Только Любимой приснится.
Эхх и мма и ну
Эхх и летит Поэт
Мма — и купается в лебединых облаках.
Ну-и что ж.
Памятник ли, судьба ли, любимая ли, один ли.
Взлетел Поэт — крылья в небесности.
Незнает, неведает, неждет.
Все есть, все с Ним.
А зачем Памятник, ненадо.
И нетакой Он: где нибудь будет стоять на тропинке в горах у моря или на Каменке (у часовни Своей) с посохом, с мешком (сухари, чай и стихи) за спиной — это и будет — памятник.
Это и приснится любимой — и может быть у стога свежого сена накошенных мечтаний о солнце.
Помнится Ему: белый домик, ограда церковная и месяц молодой, четкий.
И летит Поэт к счастью.
Я кончаю книгу и думаю о восковой свече — о кротости во имя Его перед иконостасом судьбы.
Меня осудят все — ивы, чье сердце чутко только для себя и немного для близких, — и вы, чья дружба ограничена и условна, — и вы — и даже вы — чья любовь гордо называется любовью.
И меня будут судить: ведь я сохранил Поэта до этой Книги, а теперь пусть Он — полетает — согреется.
Эхх — голова — голова.
Я еще огненнее верю: я молюсь о Его голове.
Только бы удержалась голова.
А судьи кто.
Ну ничего, пустяки, ненадо, трава.
Он летит и если увидит озеро счастья, и если будет надо — опустится.
Я желаю Ему творческого покоя.
Он кажется ищет успокоиться.
Я кончаю книгу — я устал работать, мне трудно писать, и писать, и видеть как мимо проходит жизнь, полная ошибок, сомнений, горений, борьбы, порывов
А где — Чудо.
В чем — Истина дней на земле.
Я незнаю.
Знает только Он — ведь Он так сейчас — эхх и мма и ну высоко.
Что вопросы Ему, когда Он — весь ответ, весь песня, весь любовь.
И весь Он — Чудо, великое Чудо.
И Чудо настолько, что сейчас я печатаю (а еще недавно я незнал буду ли печатать эту книгу о Нем) и мне неверится в расцветающее счастье: Он встретил чудесных друзей П. Е. и Н. Д. Филипповых и эти Трое основали книгоиздательство Китоврас.
И эти Трое чуют Великий Пролом, собирая Единую Стаю Гениев.
Перелётный крик Лебедя
Святая — кроткая — напевная — южная.
Зовно грустит в Камышах Поэт о Тебе, когда вечером видит на дне озера упавшие звезды.
Или это Глаза Ее изумрудные.
И глубина — глубина — глубина.
Ах, детка — любимая.
Ведь только Он знает, как надо подойти к изголовью кровати Твоей, чтобы уходя — улетая в ночь оставить Тебе тихую теплую сказку — как свет лампады в углу у икон.
Он с тобой — в Единой Душе.
Он — рыцарь истинный.
Это Он в печном Завтра — когда приходил вечерами в гости — видел в картине Георгия Якулова призрак Лебедя, — склоненную голову в грустинной изгибности.
Один — потомучто и полон любви, и полетов, и песен, и встреч.
Ах, детка, детка.
Разве забудет Он Солнце.
И разве невспомнишь Ты:
Я — Поэт — и хочу чтоб жемчужная
Набегала волна за волной —
Чтобы ты неизменная южная
Неразлучалась со мной.
Это — горсточка из океана трепетного созерцанья. А я — что я.
Пастух поющий на свирели Его Поэмию о Соловье. Поющий в глубокой комнате Прасковьи Ефимовны.
(Сейчас я вспомнил вечер на Каменке весной: хоркают вальдшнепы — поют соловьи, а я лежу у окна в часовне своей тишины — в соснах — и звездно мечтаю о друзьях — где, кто, зачем).
Может быть ненадо томиться так о друзьях — тогда скажите мне.
Детка, детка.
Я — Мудрец — я от Мира, но я-Ребенок — я кем то оставлен.
У меня большие аквамариновые крылья Лебедя.
И утренние дороги — подруги мои.
И я — к Тебе, и я — к Тебе.
Ты — святая для бога Его.
Тебе он отдал ветку с поляны горноуральской рощи чудесных Дней — Тебе посвятил эту Книгу с благословеньем на Великий Пролом — Тебе кротко — по океански сказал:
Где то плывут корабли.
Детка.
В Крыму — в Ялте — когда все мы — рыцари Духами открыватели стран — мы фантазеры — все соберемся в Единую Семью для Творчества — нам всем будет мудросолнечновеликопроломно.
