Котэ Махарадзе - Репортаж без микрофона
Все как-то слишком усердно, порой с необыкновенным рвением подчеркивают именно недостатки Каренина. Думаю, от такого подхода не выигрывает ни образ Анны, ни философия Толстого. Не в недостатках Каренина надо искать причины разыгравшейся трагедии — они гораздо глубже. Это не только трагедия Анны, а трагедия Каренина, Вронского, маленького Сережи, крошечной Аннушки и многих других.
Все заостряют внимание на внешних приметах образа: гнусавят, оттопыривают шпильками из-под парика уши, ворочают задами… Один хороший артист, кстати, неплохо сыгравший Каренина (неплохо — но не более!) нашел даже необычную, «фирменную» походку. Походка сама но себе органична, но главное в ней — чтобы как можно интенсивнее ворочался зад…
Братцы! Что вы делаете? Вы упускаете великолепный ход Толстого-психолога. Да, эти характеристики внешности Каренина написаны Толстым, но ведь это не его слова. Так видит Каренина не Толстой, так увидела его Анна после встречи с Вронским. А это совсем другое дело.
Каждый из нас, прочитав в молодости «Анну Каренину», должно быть, в первую очередь был потрясен удивительно точным, глубоким знанием природы и психологии женщины. Таких высот в создании женского образа не достигал еще никто.
Тонкость заключается в том, что Анна впервые (вдруг и неожиданно) заметила уродливые уши мужа на петербургском вокзале, после ночного бдения в разных вагонах с Вронским, когда в сердце шелохнулось чувство, еще не до конца осознанное, но властно диктующее свои условия.
— Ах, Боже мой! Отчего у него стали такие уши? — говорит мысленно Анна на перроне вокзала.
Видите — как? «Стали». Следовательно, их раньше не было, либо Анна не замечала того. Чуть позже она размышляет:
— Что это уши у него так странно выдаются? Или обстригся?
Но «прозрения» Анны на этом не заканчиваются. После первого неприятного разговора о нежелательности встреч с Вронским, после корректного, но серьезного предупреждения мужа, она услышит еще «ровный, спокойный носовой свист» не вовремя заснувшего Каренина, услышит, когда «забыла о нем, думала о другом». И тогда она выносит окончательный приговор:
— Поздно, поздно уже.
В этом вся тонкость. Все это Анна обнаружила лишь после встречи с Вронским, после появления всепоглощающего чувства любви, охватившего все ее существо. Она уже смотрит на мужа другими глазами, «думая о другом», воспринимая супруга только как непреодолимое препятствие на пути к счастью.
Что касается походки Каренина, то заблуждение тут еще очевиднее: она замечена даже не Анной, а Вронским, на том же петербургском вокзале. Так увидел или захотел увидеть Каренина Вронский.
Он с первого же взгляда возненавидел законного мужа Анны, сравнив его с «собакой, овцой или свиньей», которая возмутила воду источника, припасть к которому возмечтал молодой граф. «Он только за собой признавал несомненное право любить ее», — пишет Толстой. Конечно же, все малейшие недостатки Каренина он мог видеть только в уродливо гипертрофированном виде.
— Нет, она не любит и не может любить его, — решает про себя Вронский.
Согласитесь, смотреть на Каренина глазами Анны и Вронского, притом на фоне все нарастающей любви, по крайней мере, наивно.
Ну а что же другие герои романа? Как и в жизни: одни любят, другие — нет, кто обоснованно, кто — безо всякой причины. «Замечательный», «необыкновенный», «таких государственных людей мало в Европе»… — такими словами-оценками усыпан весь роман.
«Моего зятя весь мир знает, — говорит Стива Облонский. — Он умный, ученый, божественный…»
«Я всегда удивляюсь ясности и точности выражений вашего мужа», — говорит Бетси, родственница Вронского, всецело поощряющая его роман с Анной, помогающая их встречам, явно недолюбливающая Каренина, но часто называющая его «необыкновенным человеком». «Самые трансцендентные понятия становятся мне доступными, когда он говорит».
«Умные, чуть уставшие глаза», — повторяют другие персонажи.
«Святой, настоящий святой!» — без устали восклицает графиня Лидия Ивановна.
Можно привести огромное количество примеров такого рода суждений о Каренине. Давайте суммируем их.
Каренину 43 года. Внешне он представительный, с «петербургским свежим лицом», умными, большими глазами. Энергичный, хорошо воспитанный, образованный, ведь когда он говорит, самые сложные понятия становятся всем доступными. Набожен, христианин до мозга костей. Деликатный — когда он встретил Анну на том злополучном петербургском вокзале, заметив некоторую холодность в ее поступках, воскликнул: «И это награда за мою пылкость?» Вовсе не ревнив — жене дана полная свобода. Он даже допускает появление чувства любви к другому, лишь бы не разгневать Всевышнего, соединившего их в браке — надо во что бы то ни стало сохранить семью как основную ячейку общества. Человек аскетического склада ума, холоден, чопорен, несколько циничен. Ни разу в жизни не отступал от буквы закона, от христианской морали — ни на службе, ни в семье. Предусмотрителен, заботлив, нежен. Никогда никому не пожелает и не сделает плохого.
Вот сколько разных, порой исключающих друг друга, черт характера — от нежности до цинизма! так почему же ставить во главу угла лишь одно из многих качеств, тем более — отрицательное?
Начнем с того, что в этом браке зависимой стороной Каренина не назовешь. Ни экономически, ни морально он ни от кого не зависит. Если кто и зависит, так это Анна. Далее: как только Каренин узнал о встречах (пока невинных) Анны и Вронского, он на редкость спокойно, вежливо и рассудительно, без всяких упреков, предупредил ее и попросил прекратить эти встречи, дабы не опорочить репутацию семьи и самой Анны в первую очередь. Встречи не только не прекратились, а, напротив, участились. Когда Каренин был вынужден еще раз коснуться столь неприятной темы, он (опять-таки мягко и вежливо) сказал: «Вы неприлично вели себя, и я желал бы, чтоб это не повторилось». Чуточку подождав, он добавил: «Может быть, я ошибаюсь. В таком случае, я прошу извинить меня». За этим последовало полное признание Анны в довольно грубой форме. Каренин сделал все, чтобы не разрушить семью. Он был вынужден согласиться на развод, нашел в себе силы присутствовать при болезни Анны. Не скрывал своих слез, узнав о возможности смертельного исхода. Увидев искаженное судорогами, заплаканное лицо Анны, простил ей все и по ее же просьбе простил даже Вронского, пожав ему руку. Ведь простить заблудшего — долг христианина. И после всех этих нечеловеческих испытаний, стрессов и ударов принял в свой дом Анну с дочерью от Вронского — маленькой Аннушкой. Как родного, нянчил ребенка, а когда девочка заболела, искал лучших докторов Петербурга, как сделал бы для своего Сережи…
