Елизавета Уварова - Аркадий Райкин
Театры миниатюр, возродившиеся в военные годы, видели свою задачу в том, чтобы идти по следам событий, отражая их почти документально. Райкин избегал лобовой агитки, прямолинейности. Он, конечно, понимал, что время, как никогда, требовало от эстрадного искусства злободневности. В репертуаре его театра появились антифашистские миниатюры, по форме близкие к плакату, — «Передача окончена», «Ать-два», «Буква В», — в исполнении артистов Л. Таганской, Б. Дмоховского, Р. Рубинштейна, Г. Карповского и др. Но сам Аркадий Исаакович в них не участвовал. Плакат, предполагающий некий «взгляд со стороны», был чужд глубоко субъективному искусству артиста. Лирическое начало, которое с годами будет обнаруживаться всё сильнее, давало себя знать и тогда. Не говоря уже о фельетонах, оно проникало даже в, казалось бы, плакатные трансформации МХЭТа. Мимолетные эстрадные зарисовки были окрашены добрым юмором, что и придавало им ни с чем не сравнимое обаяние. Злоба дня у Райкина содержалась в остроумном сравнении, догадке, каламбуре.
Под его руководством театр готовился к своим первым и поэтому особенно ответственным гастролям в столице. Программа «В гостях у москвичей», показанная в Летнем театре сада «Эрмитаж» в августе 1942 года после поездки на Дальний Восток, была составлена из лучших миниатюр, а второе отделение отдано выступлениям Клавдии Шульженко и Владимира Коралли со своим джаз-ансамблем, недавно вывезенным из блокадного Ленинграда.
Успех гастролей подтверждают рецензии в газетах «Литература и искусство», «Комсомольская правда», «Вечерняя Москва», журнале «Огонек», и вскоре, буквально через месяц, перед поездкой на Кавказский фронт театр вторично работает в Москве. Новая программа — «Кроме шуток» — идет в помещении Театра им. Ленинского комсомола.
«Выходит на сцену молодой, легкий в движении, но отнюдь не развязный, а даже застенчивый и смущенный от того взволнованного ожидания, с каким устремлены на него сотни улыбающихся глаз... Решительно ничего типично актерского. Ровный, без наигрыша и аффектации голос, не очень плавная, даже где-то с запиночкой речь — как всё это контрастирует с примелькавшимся обликом конферансье. Перед каждым номером Аркадий Райкин скромно говорит: «Прошу внимания!» Между номерами исполняет десятки интермедий. Назвать его конферансье было бы неверно. Лучше всего подошло бы к нему слово «собеседник». Умный собеседник, деликатный и чуткий, очень веселый и в то же время лиричный...» — так характеризует молодого артиста рецензент одного из самых востребованных читателями популярного журнала «Огонек».
И еще одна рецензия на ту же программу, опубликованная в газете «Московский большевик», дополняет характеристику артиста: «...ищет и находит новые пути общения со зрителем. Каждый жест, каждая фраза звучат отлично удавшимся экспромтом конферансье... Зритель нетерпеливее ждет появления на авансцене конферансье, чем того номера, который он объявляет. Видим остросатирического, обладающего тонким чувством юмора актера, наблюдательного, талантливого пародиста, трансформатора, владеющего удивительной способностью перевоплощения, причем перевоплощение это абсолютно не связано с быстро приклеенным носом или переодетым париком».
Уже знакомая галерея мгновенных сатирических зарисовок пополнилась современными экспонатами: накинутая на плечи чернобурка, фетровые ботики на ногах, а главное, внутреннее ощущение замерзающего человека — и перед зрителями фигура фашистского вояки, тщетно пытающегося преодолеть испытания русской зимы.
«В шутках и репризах Райкина, в его монологах и скетчах органично и искренне звучат среди веселого смеха мотивы политического шаржа, даже памфлета, — продолжал рецензент «Огонька». — Шутливое рассуждение о точном времени, о часах, которые у одного спешат, у другого отстают, неожиданно заостряется темой войны. Когда идет война, точное время — это жизнь. И, глядя на московские часы, советский народ в один голос восклицает: «Пора, пора!» — а вот в Лондоне находятся люди, которые считают, что по их часам «еще рано», находятся такие же и в Нью-Йорке. «Да, рановато!» — подтверждают они. И уже всерьез, а не в шутку Аркадий Райкин призывает всех воевать по одним часам — по московским».
(Здесь надо заметить, что в августе 1942 года в Москву прилетел глава английского правительства Уинстон Черчилль. Вопреки предварительной договоренности открыть второй фронт в 1942 году он заявил, что союзники этого сделать не могут.)
Многого Райкин тогда не знал да и не мог знать. Второй фронт будет открыт лишь через два года. Но в 1942 году, когда по дипломатическим соображениям критиковать действия союзников было не принято, он нашел форму, в которой говорил с эстрады о том, что волновало всех советских людей, вступивших в единоборство с гитлеровскими армиями.
Небольшая интермедия переросла в монолог, начинавшийся с часов. Райкин смотрел на свои часы. «Извините, что мы сегодня запаздываем. А сколько по вашим часам?» — обращался он к кому-нибудь из зрителей. «А у вас?» В ответах непременно возникали некоторые разногласия. «Как хорошо было бы, если бы во всем мире часы шли одинаково. А то мы говорим: «Уже пора!» — а в Нью-Йорке отвечают: «А по нашим еще рано!»».
Умная и тонкая политическая сатира «Рассуждения о точном времени» (текст Л. С. Ленча, дополненный пантомимой и словами Аркадия Райкина) стала эстрадной классикой, примером политического шаржа.
Прием, оказанный театру московской публикой, оценки прессы подвигли его руководителя на приглашение самого главного зрителя страны. В стремлении укрепить авторитет театра, поднять престиж жанра он обращается с письмом к Сталину. Рассчитывая, очевидно, на памятную довоенную встречу, Райкин просит извинить его за дерзость и приглашает посмотреть спектакль, который театр будет показывать Кремлевскому гарнизону. Заметим, что письмо датировано 6 сентября 1942 года, когда военное положение на юге было критическим. «Я привез много вещей и смешных, и грустных. Очень хочу Вам всё это показать», — писал Райкин. На следующий день в гостинице «Москва» его нашел человек в военной форме и, попросив предъявить удостоверение личности, вручил розовый конверт с несколькими сургучными печатями и пометкой «совершенно секретно». В конверте лежало его приглашение, а на обратной стороне твердым и четким почерком было написано: «Многоуважаемый тов. Райкин! Благодарю Вас за приглашение. К сожалению, не смогу быть на спектакле: очень занят. И. Сталин».
Не знаю, показывал ли Райкин кому-нибудь, кроме близких, это письмо, но по моей настойчивой просьбе извлек его из своих бумаг. Как и довоенная встреча в Кремле, оно, возможно, какое-то время давало иллюзию поддержки и защищенности.
