Борис Леонов - История советской литературы. Воспоминания современника
А затем Твардовский попросил изменить название повести. Увидев удивленное лицо автора, пояснил:
— В прошлом номере нашего журнала был напечатан рассказ Мухтара Ауэзова. Я не хотел бы, чтобы у Ауэзова возник хоть мелкий повод обидеться.
И Мухтар был переименован в Мурата в журнальном варианте повести…
165
С киноведом Ростиславом Николаевичем Юреневым я познакомился во время работы во ВГИКе. Запомнился его рассказ, связанный с кинофильмом «Поезд идет на восток».
Фильм Юлия Яковлевича Райзмана откровенно ему не понравился, и он, Юренев, поддавшись первому восприятию от просмотра, написал рецензию, которую предложил в газету «Советская культура».
Но главный редактор газеты заметил:
— Вряд ли мы будем ее публиковать. «Правда» и «Известия» вроде бы положительно оценили работу маститого режиссера. А вступать в полемику нам вроде бы ни к чему.
Ростислав Николаевич забрал свою рецензию, в сердцах бросил в какой-то ящик письменного стола и забыл про нее…
И вот однажды ночью раздался телефонный звонок.
Ростислав Николаевич взял трубку и услышал голос главного редактора «Советской культуры»:
— Срочно нужна в номер ваша рецензия. Машину за вами я уже послал. При встрече все объясню.
Одевшись, судорожно начал поиски рецензии. Наконец-то отыскал ее и вышел из дома. Возле парадного его ждала редакционная машина.
Вскоре Ростислав Николаевич вошел в кабинет редактора, который, буквально выхватив из его рук рукопись, начертал на ней: срочно в номер!», передал секретарше и только тогда предложил Юреневу кресло.
— Так что же случилось? — спросил Ростислав Николаевич.
— Ах, да! — всплеснул руками главный редактор. — Вчера фильм показывали в Кунцево. Присутствовал на просмотре и режиссер-постановщик. И вот во время просмотра, в том месте, где герои отстают от поезда, товарищ Сталин неожиданно спросил у Райзмана: «Скажите, что это за станция?» «Товарищ Сталин, это условная, символическая станция», — ответил режиссер. «Символическая? — переспросил Сталин. И добавил: — Ну я на ней и выйду».
И ушел из зала…
166
Есть у Михаила Михайловича Пришвина небольшой рассказ «Сочинитель». В рассказе воспроизведен разговор писателя с мальчишкой-подпаском о литературе. Знаменателен этот рассказ тем, что в нем предельно просто, ясно и без всяких «выводов» речь идет о простоте прозы. Думаю, что каждому интересующемуся проблемой художественного творчества не лишне будет еще и еще раз прочитать рассказ Пришвина.
Подпасок говорит писателю:
«— Если бы ты все по правде писал, а то ведь, наверно, все выдумал?
— Не все, — ответил я, — но есть немного.
— Вот я бы так написал!
— Все бы по правде?
— Все. Вот взял бы и про ночь написал, как ночь на болоте проходит.
— Ну, как же?
— А вот как! Ночь. Куст большой, большой у бочага. Я сижу под кустом, а утята свись, свись, свись.
Остановился. Я подумал — он ищет слов или дожидается образов. Вот очнулся, вынул жалейку и стал просверливать на ней седьмую дырочку.
— Ну, а дальше-то что? — спросил я. — Ты же по правде хотел ночь представить.
— Представил, — ответил он, — все по правде. Куст большой, большой! Я сижу под ним, а утята, всю ночь — свись, свись, свись.
— Очень уж коротко.
— Что ты, коротко, — удивился подпасок, — всю-то ночь напролет: свись, свись, свись.
Соображая этот рассказ, я сказал:
— Как хорошо!
— Нуж плохо, — ответил он».
167
В канун профессионального военного праздника 23 февраля 1972 года нас, писателей Ивана Фотиевича Стаднюка, Феликса Ивановича Чуева и меня, пригласил тогдашний командующий ракетными стратегическими войсками генерал армии Толубко Владимир Федорович. Пригласил в штаб вверенных ему войск, чтобы мы выступили перед офицерами штаба и членами их семей.
Встреча прошла очень тепло, хорошо.
Особенно много вопросов выпало на долю Ивана Стаднюка в связи с его романа «Война». Интересовалась читатели, когда выйдут последующие книги.
После выступления нас пригласили в уютный банкетный зал, чтобы еще раз поблагодарить за встречу и поприветствовать по случаю наступившего праздника.
Правда, Владимир Федорович Толубко извинился, что не сможет продолжить встречу с нами, поскольку вызван то ли в ЦК, то ли Минобороны. С нами остался за хозяина его заместитель генерал-лейтенант.
И вот когда компания была готова к первому тосту, Иван Фотиевич обратился ко мне:
— Давай, Борис. Ты у нас — мысль. Потому тебе первому слово приветствия в адрес гостеприимных хозяев.
Это было неожиданно, как, собственно и то, что вдруг во мне зазвучал «державный голос». И мне захотелось поделиться звучанием, именно им поздравить славных ракетчиков.
— Друзья! Я попробую поднять наше застолье на очень высокий уровень. Если получится, то вы поймете, о чем речь. А не получится — все равно скажу те добрые и серьезные слова, коих заслуживают военные люди, стоящие у грозного оружия во имя мира и счастья нашего Отечества.
И я начал имитировать Леонида Ильича.
— Дорогие товарищи!..
Тут же послышалось от сидевшего рядом со мной генерал-лейтенанта тихое, но строгое:
— Прекратите!
Значит, попал, угадал тональность. Как прекратить, если я уже в образе? После некоторого замешательства произнес:
— Я не привык, когда меня перебивают.
Обращаюсь к Стаднюку:
— Иван Фотиевич, кто меня перебил?
Покрасневший Стаднюк как-то неловко говорит:
— Генерал.
Я категорично заявляю:
— Будем считать, что этого генерала нет. А теперь о ракетных стратегических войсках и их значении в деле обороны страны и защиты мира на земле…
И я произнес державным голосом вдохновенное слово о славных наших ракетчиках, о достойных продолжателях традиций русских артиллеристов, воинов Великой Отечественной войны.
Словом, первое оцепенение присутствующих уступило место пониманию веселости момента и моего дебюта в роли генерального секретаря…
Потом я не раз и не два «делал» вождя в разных компаниях. И, видимо, не все воспринимали мою имитацию с должным в таком случае чувством юмора. Помню, как во время одного официального мероприятия работник ЦК комсомола спросил у меня:
— А ты не боишься, показывая свои возможности в имитации голоса генсека?
Ответом был вопрос:
— А чего бояться? Я же не представляю его в безобразном виде… И еще. Знаешь, что может быть самым жестким наказанием? Это когда меня пригласят лично к нему и он скажет: «Изобрази…»
