Мишель Хоанг - Чингисхан
Тэмуджин не замедлил подчинить себе различные племена, включая союзников Тогрила. К началу 1204 года он объединил под своей властью многие десятки тысяч кочевников центральной и восточной Монголии. Оставались кочевники западной части.
УСТРАНЕНИЕ НАЙМАНОВ-НЕСТОРИАННайманские племена занимали значительную часть степей, простирающихся по обе стороны гор Монгольского Алтая и бассейна верхнего Иртыша. Вождь найманов, производивший впечатление скорее посредственности, не мог не понять честолюбивых притязаний Тэмуджина. Найманы были тюрками, переживавшими тогда глубокую мутацию. «В неустойчивом положении между тюркоязычием и мон-голоязычием», как отметил Жан-Поль Ру, они находились под влиянием одновременно несторианства уйгуров и шаманизма. Конечно, найманская знать возвысилась над «первобытными» условиями, в которых еще жили монгольские кочевники. Об этом свидетельствует высокомерное замечание принцессы Гурбезу, считавшей своих соседей «вонючими монголами» и тут же прибавившей, что даже самым изысканным монгольским принцессам незнакомо искусство мытья рук и ног. Лоск найманской культуре придавали более развитые кустарные промыслы, более постоянные связи с оседлыми народами и более тесное общение с западными путешественниками. Рубрук говорит о найманах-несторианцах как об «истинных подданных Священника Жана».
Чтобы подготовиться к наступлению монголов, tayang решил первым атаковать их с юга. Он вступил в переговоры с онгхутами — тюркским народом, тоже несторианским, но говорящим на монгольском языке, — которые перегоняли скот в горы на летние пастбища к северу от Великой Китайской стены, неподалеку от провинции Суйюань. Но онгхуты отказались от союза с tayang'ом и предупредили о его воинственных намерениях Тэмуджина.
Он узнал о военных приготовлениях наймана, когда охотился в «Степи Ослиная спина». Наступило прекрасное время года: повсюду цвели тюльпаны, скабиоза и ирисы заполонили необъятные степные просторы; эдельвейсы, тимьян охватили пространство, которому с наступлением осени предстояло снова превратиться в суровые каменистые осыпи. Здесь Тэмуджин собрал верных ему людей. Кажется, хан, считавший, что лошади еще не нагуляли вес, предпочел бы отложить дело. Но его брат Тэмугэ и сводный брат Белгутэй горели нетерпением разделаться с неприятелем, и партия войны одержала верх. Однако Тэмуджин охладил пыл своих генералов, повременив, чтобы тщательно подготовить наступление на найманов. Ему нужно было мобилизовать союзные племена, выработать стратегию.
Как перед началом любой войны, шаманы выполнили ритуальные жертвоприношения перед туком (touq) — тканью, украшенной девятью черными хвостами гнедых лошадей, — который будет впереди войска; перед этим стягом, призванным удержать suide, духа-покровителя рода, они опрокинули чаши с кумысом. Нет сомнений, что знаки судьбы, прочитанные шаманами, были благоприятны, так как Тэмуджин немедленно бросил свои войска на запад по течению реки Керулен. Долгим и трудным был переход через крутые горы с обрывистыми склонами; пришлось переправляться через реки, чтобы достичь поля битвы у Хангая. Развернувшийся там бой был ужасен, он обескровил войска найманов и положил конец их могуществу.
РЕШАЮЩАЯ ПОБЕДАНайманам не удалось привлечь в свои ряды онгхутов; тем не менее они оставались грозной силой. В самом деле, к tayang'у присоединились другие племена: ойраты, кераиты, восстававшие против любого подчинения Тэмуджину, а также меркиты, татары, тайтчиуты — все старые враги хана, жаждущие реванша. По-прежнему все так же упорно противостоявший своему бывшему anda вождь джайратов Джамука был рядом с tayang'ом, который во главе почти 50 000 всадников готов был дать свой последний бой.
Силы монгольского хана были не так велики, но он мог рассчитывать на воинский пыл и верность своих друзей по оружию: Джелмэ, Хубилая, Субетэя, Джэбэ, своих братьев Тэмугэ и Джучи-Казара. Кажется, найманов удивил порядок, в котором находились монгольские войска: на них почти не отразился переход через значительную часть Монголии. Мнения монгольского командования по поводу целесообразности внезапной атаки разделились, но и на этот раз раскол и предательство позволили Тэмуджину добиться успеха.
«Сокровенное сказание» сообщает, что монголы разожгли большое количество походных костров, чтобы обмануть противника. Tayang, попавшись на эту уловку, заколебался, собрался отводить войска. Его сына, Кучлука Сильного, возмутило проявление подобной трусости: по его словам, принцесса Гурбезу — и та лучше бы командовала армией, чем отец. На смену нерешительности приходит неуверенность в себе.
Первые же стычки, произошедшие у подножия горы Наку, очень обеспокоили tayang'а, так как его передовые отряды сильно пострадали. Не решаясь нанести рискованный удар, он сдерживает свои кавалерийские части, рвущиеся в атаку. Рядом с ним Джамука пристально вглядывается в ряды врагов, пытаясь понять, кто ими командует. Две или три сотни метров разделяют обе армии, и благодаря боевым знаменам, одежде воинов и масти лошадей Джамука узнает Джелмэ, Хубилая, Субетэя и Джэбэ; он указывает на них пальцем tayang'у, высказывая свое мнение о грозящей опасности и тактических изменениях, которые следовало бы предпринять.
«Сокровенное сказание» рассказывает о битве с пафосом, который напоминает сражение греков с троянцами на земле Малой Азии: «А что это за люди, которые бросаются и обступают нас, подобно жеребятам, выпущенным на волю ранним утром, вспоенным молоком кобылиц и скачущим вокруг своих матерей?» — спрашивает царь найманов.
«Это, — отвечает Джамука, — племена урутов и мангхутов. Они преследуют, как дичь на охоте, воинов, вооруженных пикой и мечом, вырывают из их рук окровавленное оружие, опрокидывают их, убивают и набрасываются на их тела!»
«А что это за человек виднеется за ними, подобно голодному коршуну горящий нетерпением броситься на свою добычу?» — опять спрашивает царь. «Это, — отвечает опять Джамука, — мой anda Тэмуджин. Все тело его закалено в огне, выковано из железа, и нет ни единой трещинки, куда мог бы войти и кончик шила. Видите, как он набрасывается на нас, подобно голодному грифу?»
Затем Джамука описывает генералов из стана врагов, которые во главе своих всадников бешено атакуют ряды найманов. Со своеобразным диким вдохновением, за которым угадывается скрытое восхищение, он живописует подвиги врагов. Он говорит, что брат Тэмуджина, Джучи-Казар (Тигр), полон такой могучей силы под своей тройной кольчугой, что может пронзить тела насквозь своими наточенными стрелами. В описании, переданном монгольской хроникой, сквозит странная тяга Джамуки к врагу, с которым он был дружен в прошлом. В каждом слове чувствуется непреодолимое, колдовское обаяние Тэмуджина. Вслед за этим Джамука вдруг бежит, предупредив об этом через гонцов своего «anda» Тэмуджина!
