Игорь Оболенский - Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико
Котэ участия в разговоре не принимал. Представившись: «Здравствуйте, я давний любовник Софико», он остался в номере смотреть какой-то старый советский музыкальный фильм. А мы с Софией Михайловной вышли в холл, где и поговорили.
«О чем будет интервью? — спросила София Михайловна. — Обо всем понемногу? Нет, так не интересно. Давайте о любви. Я же все-таки член жюри «любовного» кинофестиваля. Согласны?»
Еще бы я возражал! Напротив меня сидит любимая актриса, величаво обмахивает себя старинным веером да еще и про любовь собирается говорить…
— Знаете, я вообще-то плохой зритель. Я актриса. Обычно сажусь к телевизору после часа ночи, когда все домашние ложатся спать. И тогда позволяю себе посмотреть какое-нибудь кино. Хотя не очень люблю это дело. Интересные фильмы попадаются один раз на тысячу. А может, и реже.
Чем фильмы 20-летней давности отличаются от сегодняшних? Изменилось понятие «любовь». Появилась какая-то патология, какой не было. Я вспоминаю такие картины, как «Три мушкетера» или трофейные ленты с Диной Дурбин, наши «Три товарища» или этот… та-та-ти-та-та. Да— да, «Сердца четырех». В них была чистота, показывались нормальные отношения мужчины и женщины, а не женщины и женщины или мужчины и коровы, как сейчас. Вообще все изменилось.
Я вам скажу такую вещь: когда раньше в Тбилиси умирал человек, это становилось событием для всего города! Или я просто была маленькой, поэтому на меня это производило такое впечатление? А сейчас люди мрут как мухи. И ничего. Конечно, это закон жизни. Но все равно вещи воспринимаются по-другому.
А как мы обсуждали, когда 18-летняя девушка выходила замуж! Это была сенсация! А сейчас вообще нет понятий «любовь», «семья». Я не говорю, что надо обязательно идти в загс. Но ведь исчезло все святое. Сегодняшняя молодежь, не все, к счастью, но многие, знакомятся и через час уже идут в постель.
Что такое любовь? Я считаю, что это большой подарок Всевышнего, потому многие рождаются и умирают, так и не познав ее. Это и огромное счастье, и страшное мучение. Однозначно сказать, что такое любовь, я не могу. Это чувство способно заставить человека или высоко взлететь, или начать делать какие-то страшные вещи. Можно же из-за любви и убить человека. Но я бы не позавидовала тому, кто не познал это чувство.
Я впервые влюбилась в шесть лет. В талантливейшего художника Сулико Вирсаладзе, который много лет работал в Большом театре. Как сейчас помню, настало счастливое лето, когда мама взяла меня в Гагры. Я была вместе с мамой! Я заполучила ее!
Все свое детство скучала по ней, ее все время не было дома, она всегда спешила — то на репетицию, то на съемку. И фраза «Мама, ты скоро придешь?» преследует меня до сегодняшнего дня. Болезненное чувство тоски. Хотя мама, как цыганка, таскала меня с собой на гастроли, я и сама так потом делала со своими сыновьями. Но что такое гастроли? Те же репетиции, спектакли.
А тут мама взяла меня на 10 дней в Гагры. Только мы приехали, как на следующий день пришла телеграмма: умер мамин старший брат. Надо возвращаться на похороны. И тогда Вирсаладзе, а они очень дружили с мамой и отцом, предложил оставить меня с ним.
Мама согласилась и уехала. А Сулико в это время ухаживал за очень красивой девушкой, дарил ей цветы. И вдруг я стала устраивать ему сцены ревности: «Если вы еще раз пошлете ей цветы и не будете уделять внимания мне, я уеду».
А он был до мозга костей аристократ. Со мной, 6-летней пигалицей, говорил на «вы». Сулико извинился передо мной, и потом каждое утро я просыпалась и видела около подушки букет цветов. С моей стороны это было очень серьезное чувство. Я превращалась в какого-то зверенка.
Я хорошо плавала (мама в 5 лет бросила меня с лодки в воду, и я выплыла). До сегодняшнего дня могу доплыть до Турции. А Сулико плавать не умел. И я, когда злилась, вбегала в море и заплывала далеко-далеко. А он кричал с берега: «Я вас умоляю, вернитесь!»
Это так запало мне в память. Не помню, что было вчера, а то, как он стоит на берегу и умоляет: «Вернитесь, я хочу вас нарисовать», не забуду никогда. У меня хранится его рисунок — я стою в красненьких трусиках в белую крапинку… Вот такой была моя первая любовь, которую я познала в 6 лет.
А вообще любовь, как и человек, с возрастом меняется. Человек худеет-полнеет, так и форма и качество любви меняются. Мама умерла в 1987 году, а я до сегодняшнего дня не трогала ящик трельяжа, где хранятся ее духи, пудра. Не могу. Время от времени открываю, вдыхаю ее запах и снова закрываю. Это самое страшное — чувство тоски. Я скучаю по маме, по ее запаху. Когда открываю трельяж, мама возвращается ко мне.
Мама Софико — великая Верико Анджапаридзе. Эти три слова уже стали неразрывны: если «Верико Анджапаридзе», то обязательно «великая». И это в высшей степени объективно.
Кстати, в грузинском языке окончание «ко» после имени — дань большой любви. В переводе на русский имена моих героинь можно было бы написать так: Верочка и Сонечка.
Даже в энциклопедии написано — «Верико Ивлиевна Анджапаридзе» и «Софико Михайловна Чиаурели». Ну о ком еще, как не об истинных любимицах, можно было бы написать даже официальным слогом — Верочка Ивлиевна и Сонечка Михайловна…
Итак, настало время представить Верико Анджапаридзе.
Она появилась на свет в Кутаиси, в княжеской семье известных юристов. Календарь показывал 6 октября 1897 года. Правда, говорили, что это не совсем точный год ее рождения.
Верико оставалась женщиной до своего последнего дня, и напоминание о возрасте выводило ее из доброго расположения духа едва ли не быстрее, чем любая ругательная рецензия. Впрочем, таких, кажется, и не бывало.
Она была совсем малышкой, когда великий грузинский поэт Акакий Церетели, подняв ее на руки, провозгласил: «Верико — добрая волшебница ХХ века! Вот увидите — в новом столетии она прославит свою родину!»
Так оно и случилось. Уже при жизни Анджапаридзе называли великой. Все ее роли неизменно становились легендами.
Была ли она счастлива в жизни вне театра? Как и у всех, ответ на этот вопрос однозначным быть не может.
Она не была очень красива. Но все равно при встрече с ней у молодых людей начинало сильнее биться сердце.
Не стал исключением и молодой выпускник школы живописи, ваяния и зодчества Михаил Чиаурели. Ему было 24 года, и он, как это часто бывает, случайно оказался в театральной студии, где играла Верико.
Спустя годы Михаил Чиаурели опишет этот день: «Кто-то воскликнул, вот Верико идет! Не смогу объяснить, что меня так взволновало в ту минуту. Сам удивляюсь. Наверное, какое-то необъяснимое предчувствие все же существует и преодолеть его невозможно. Но вот… Воцарилась тишина. Широким шагом вошла женщина, одетая в длинное шелковое платье. Необыкновенно высокая шея. Чуть великоватый нос. Непослушная грива волос. Поздоровалась со всеми, но мне почему-то показалось, что на меня она взглянула с особым вниманием. Я видел ее впервые. И видел только ее! Так получилось, что она села рядом со мной. Какое счастье!»
